Затянутый узел

— Ненавидел он меня. С детства. Еще тогда он пакостил мне. То воровал что-нибудь мелкое из моей комнаты, то в школе выдавал мои рисунки за свои, то, разбив стекло, говорил, что это сделал я, и со злорадной улыбкой наблюдал, как меня наказывали. Меня все время наказывали. Помню, на партах он вырезал не свое имя, а мое. Мне это, дурачку, казалось сверхпреданностью друга… Если бы не он, моя жизнь сложилась бы иначе. Он был изначальным злом в моей жизни… В сорок пятом я вернулся домой с орденами, медалями и застрявшим осколком в легком. У него же не было ни одной награды за исключением медали «За победу над Германией», хотя носил на гимнастерке несколько медалей и орден Красного Знамени, где-то купленные. Он ухитрился даже в Сталинграде не участвовать в боях.

— Находился в санбате, а позднее в госпитале. Дизентерия.

— Ел мыло. Он потом во всем цинично признался. Но тогда я ничего не знал, ни о чем не догадывался. Я ошалел от радости, что остался жив, что снова вижу маму, друга, что у меня есть невеста. Я был тогда безумно влюблен в нашу батальонную радистку. Перед отъездом в Свердловск за невестой — я собирался привезти ее в Натли — мы с Долидзе выпили у нас дома, и он уговорил меня сыграть в карты. Он еще до войны поигрывал. Я не умел играть. Он вызвался научить меня. Научил на мою голову. Шутя он выиграл у меня все деньги. Я не придавал игре серьезного значения. Но даже этот, как мне казалось, шутливый проигрыш вызвал во мне негодование — как это я проиграл? Мне хотелось побеждать. Побеждать во что бы то ни стало. Он предложил закончить игру. Я же настоял на продолжении игры. Представьте себе, я отыграл свои деньги. Не знал я тогда себя, не знал ничего — что легко вхожу в азарт, что Долидзе вовсю играет. Да и выпили мы изрядно. Он позвал меня к своим знакомым. Мне бы, дураку, отказаться идти, а я пошел. Сели играть. Сначала я выигрывал, потом все проиграл. Еще бы! Играл-то я с профессионалами. Я выбыл из игры, но остался, как сейчас говорят, болеть за Долидзе. Друг все-таки — и с тайной надеждой, что он выиграет и одолжит мне денег, чтобы я мог продолжить игру. Он проиграл, хотел снять банк и проиграл. Стали считать деньги. Выяснилось, что ему не хватает шести тысяч, чтобы покрыть проигрыш. Он клялся, что утром вернет долг. Была ночь. Выигравший — некий Анзор Жгенти — потребовал залог. Что мог Долидзе оставить в залог? Затрапезный пиджак, в который третий день как облачился? А Жгенти наседал. Два его дружка, отчаянные парни, сунули руки в карманы. Надо было выручать друга. Я вмешался, чем еще больше обострил ситуацию. Выяснилось, что Долидзе должен всем троим. Старый, двухнедельной давности долг. Я снял с руки часы — все, что у меня было. Жгенти не принял часы. Оказалось, что однажды Долидзе уже вносил в залог часы, но долг так и не вернул. Мне, сказал Жгенти, нужна верная гарантия. Если, говорит, оставишь свои ордена и медали, тогда, говорит, поверю. Я возмутился. Этот подонок не имел права даже касаться моих орденов и медалей. Долидзе взмолился, стал клясться, что утром раздобудет деньги. Кто-то, помнится, сказал: «Зачем тебе ордена ночью?» Короче, снял я с гимнастерки награды, завернул их в носовой платок, положил на стол. Рядом с картами.

— Как вы могли?

— Этот вопрос я задавал себе всю жизнь. Не знаю. Мне было двадцать два года. Что кроме войны я видел? А там за друга на смерть шли. Утром я не выходил из своей комнаты, чтобы не показаться на глаза матери. В ожидании Долидзе я провел не один час в тревоге. Он пришел без моих орденов и медалей, сказал, что Жгенти продал их. Я бросился к Жгенти. Не нашел его. Объявился он через два дня. Сказал, что вернул ордена и медали Долидзе. Бросился к Долидзе. Он все отрицал. Опять бросился к Жгенти. А того след простыл. Исчез. Он ведь был игроком и разъезжал по городам и весям. Как я просил Долидзе найти мои награды, вернуть их мне! Как я унижался, я — боевой офицер?! Я готов был на все. Долидзе сказал, что найдет мои ордена и медали, только для этого ему нужны наградные удостоверения. Заодно он взял справку о моем ранении. Он вернулся вечером, убитый горем, и сказал, что на базаре у него стащили документы. Он все рассчитал — и то, что я, сгорая от стыда, никому не признаюсь в том, что произошло, и то, что я вынужден буду еще и пойти на обман, чтобы получить дубликаты наград: «В связи с утерей таких-то наград при таких-то обстоятельствах прошу…» — и так далее. В Натли я не вернулся.

— Когда вы узнали, что Долидзе присвоил ваши награды и ранение?