Затянутый узел

— Если хотите. К нашему возрасту это выражение уже не подходит. Дружат в юности. Но не будем придираться к формулировкам. Мы приятельствуем пятый год. Они учились с Игнатовым еще в школе. Вас, наверно, интересует, когда я познакомился с Игнатовым. Почти пять лет назад. Я перешел работать в эту поликлинику участковым врачом, и в числе моих больных оказался Игнатов.

— Он и тогда болел?

— У него был врожденный порок сердца — коарктация аорты с резко выраженным стенозом.

— Отделением давно заведуете?

— Два года.

— У кого возникла идея относительно перехода на инвалидность — у Игнатова или у вас?

— Что за странная постановка вопроса? Такое впечатление, что вы подвергаете сомнению болезнь Игнатова.

— Вы же сами сказали, что не будем придираться к формулировкам. Поверьте, я не подвергаю болезнь Игнатова сомнению. Просто хочу выяснить, кто первым сказал «а».

— Сейчас я уже не припомню. Кажется, Игнатов. Это так важно?

— В нашей работе иногда сам не знаешь, особенно в начале расследования, что важно, а что не очень важно. Поэтому мы выясняем по возможности все. Значит, Игнатов первым заговорил об инвалидности. Когда?

— Года три назад. Позвольте, вы сказали, что у нас будет беседа. Вы же меня допрашиваете.

— Помилуйте, Геннадий Сергеевич. Допрос — это когда ведется протокол и допрашивает следователь. А у нас с вами беседа. Вы можете не отвечать на мои вопросы, если они вам не по душе.

— Ну почему же? Не вижу в них ничего такого.

— Вот и прекрасно. Может быть, вы сами расскажете об Игнатове?

— Боюсь повториться. Задавайте лучше вопросы.

— Хорошо. На какой почве у вас возникли приятельские отношения с Игнатовым?

— На почве русской истории. Мы оба тогда были увлечены Петровской эпохой. Однажды я увидел у Игнатова четвертую часть «Курса русской истории» Ключевского. Она посвящена жизни Петра. Разговорились. К моему удивлению и радости, Игнатов много знал. Он с гордостью показал мне книги по истории. У него оказалось несколько неплохих изданий. Он восхищался Ключевским и Соловьевым, мечтал собрать все их тома. Ключевского еще можно собрать, Соловьева — чрезвычайно трудно. Цены на книжном рынке умопомрачительные, причем имеют тенденцию к повышению. Это и остудило пыл собирательства у Игнатова.

— А у вас?

— У меня были читающие предки. Они оставили мне редчайшую библиотеку.

— Кроме Стокроцкого и Маркелова вы знали кого-нибудь из знакомых Игнатова?

— Нет.

— Когда вы были у него в последний раз?

— Дай бог памяти. То ли двадцать пятого, то ли двадцать шестого декабря. Двадцать пятого. Я еще шутя ему сказал: «С рождеством Христовым».

— Как он себя чувствовал в этот день?

— Неважно. Если помните, наступило потепление. Я ему привез лекарство — резерпин. Оно оказывает гипотензивное и седативное действие.

— С тех пор вы не видели Игнатова?

— Видел накоротке тридцать первого декабря часов в двенадцать у Маркелова. Мы собирались вместе встречать Новый год…

— В каком состоянии был Игнатов?

— В подавленном. Он поссорился с женой.

— Он сказал вам об этом?

— Нет. Такое предположение высказал Маркелов. Сам Игнатов в разговоре, по крайней мере со мной, никогда не затрагивал тему взаимоотношений с женой. Думаю, Маркелов не ошибся. Иначе почему Игнатов отказался от встречи Нового года в Доме кино?

— Других причин отказа, вы считаете, не было?

— Может, и были, но я о них не знаю.

— Не замечали у Игнатова страха?

— Иногда у него наблюдалось проявление психоза на почве повышенного артериального давления.

— В чем это выражалось?

— В нервозности, раздражительности, боязни умереть.

— Полагаю, вы не считаете, что из-за боязни умереть от гипертонического криза Игнатов поставил на входную дверь месяц назад два специально заказанных замка?

Шталь пожал плечами. Это могло означать все что угодно. Я ждал его ответа. Он молчал.

— Геннадий Сергеевич, почему бы вам не быть откровенным со мной до конца? — спросил я.

— Я совершенно откровенен. Совершенно, — чересчур быстро, словно опомнившись, произнес он.

Неужели он знает, кого боялся Игнатов? А если знает, то почему скрывает?

— Скажите, Геннадий Сергеевич, когда вы приходили к Игнатову и звонили в квартиру, он сразу открывал дверь?

— Сразу. Он же знал, что это я.

— Откуда он мог знать, что это вы?

— Во-первых, я предварительно звонил по телефону, во-вторых, он спрашивал «Кто там?».

— А если бы вы пришли без телефонного звонка, он открыл бы дверь?

— Не могу судить о том, чего не могло быть. Как можно приходить к кому-либо без телефонного звонка?!

— Верно, нельзя. Вы сказали, что не знаете, были ли у Игнатова ценности. А книги?

— Вы же имели в виду материальные ценности, не духовные. Впрочем, среди его книг не было ни одного редчайшего издания.

— Значит, ни ценностями, ни деньгами Игнатов не располагал. Как вы думаете, на что же он приобрел машину, мебель, холодильник?..

— Я одолжил ему четыре тысячи. Надеюсь, вы не спросите, откуда у меня такие деньги?

— Спрошу, Геннадий Сергеевич, если не возражаете. И еще. Нет ли у вас расписки Игнатова?