Затянутый узел

— Хорошо. Я отвечу и на другие вопросы, которые у вас могут возникнуть. Так сказать, опережу события. Деньги я получил в наследство, когда умер отец. Вклад в размере двенадцати тысяч рублей он держал в сберкассе по улице Чернышевского. Расписки я не брал. Зачем? Я ни на секунду не сомневался в порядочности Игнатова. Сроки возврата долга мы не оговаривали. Игнатов сказал, что возвратит долг частями. Я не возражал. Он вернул мне в апреле тысячу и в ноябре полторы тысячи. Остальное собирался возвратить нынешней весной. Говорил, что набрал учеников больше, чем в прошлом году, и ему не составит труда расплатиться со мной. Теперь деньги, конечно, пропали. Но бог с ними. Жаль хорошего человека.

Странно все время было слышать о репетиторстве Игнатова. В его записной книжке мы не нашли ни одного имени ученика. Может быть, он записывал имена, телефоны, адреса учеников в другую книжку? Не мог же он обладать такой феноменальной памятью, чтобы держать все это в голове. Но другой книжки не было.

Я задумался. Стоит ли говорить о том, что показало вскрытие? Шталь наверняка скажет, что не он, а ВТЭК определяет инвалидность. Но ведь он направил Игнатова на ВТЭК. Я решил эту тему оставить для Мироновой. Она вызовет Шталя, затребует историю болезни Игнатова, документы освидетельствования и переосвидетельствования — инвалидность первой и даже второй группы дается лишь на год — и допросит его официально. Шталю придется более серьезно продумать свои ответы, чем в беседе со мной, ибо с того момента, как они будут произнесены и записаны, станут свидетельскими показаниями.

Я поблагодарил Шталя и попрощался.

Я много раз безуспешно звонил Нелли, а она, оказывается, разыскивала меня. Дежурный по управлению, которому я позвонил, чтобы узнать, нет ли для меня информации от Хмелева, сказал:

— Хмелев не выходил на связь. Нелли Коробова ждет твоего звонка по телефону… — и он назвал номер.

Судя по первым цифрам — 255, телефон был установлен в районе Красной Пресни. Я подумал, что Нелли находится в квартире, которую снимали она и Игнатов. Натренированная специальными занятиями память как электронная машина выдала мне адрес: Беговая, 10, квартира 41.

— Я на Беговой, — сказала Нелли, когда я позвонил ей. — Нам надо увидеться. Только не на Петровке. У меня до сих пор ощущение, что я преступница. Можете сейчас приехать?

Через двадцать минут я был у нее.

Нелли выглядела не лучшим образом. Она осунулась. Под глазами появились синяки. Руки дрожали. Она погасила окурок и тут же закурила новую сигарету.

— Я вспомнила кое-что.

— Почему вы здесь, не дома? — На полу лежал раскрытый чемодан, полный вещей. — Поссорились с родителями?

— Хочу пожить одна, чтобы не поссориться с ними. Они меня раздражают. Сейчас меня все раздражают. Так что будьте осторожны. Я могу наброситься и на вас.

— Думаю, дело до этого не дойдет, — разглядывая комнату, сказал я. Это была стандартная комната однокомнатной квартиры со стандартной мебелью. Хозяин наверняка жил у жены, у мужа, у взрослых детей, у которых двух-, трехкомнатная квартира, и в ус не дул. Еще бы! Он получал в месяц минимум пятьдесят рублей, платил же государству максимум десять. Квартир, сдаваемых внаем, в Москве тысячи, а говорят, что жилья не хватает.

— Что вы все разглядываете? — сказала Нелли. — Вам не интересно, что я вспомнила?

— Интересно, Нелли, интересно. Вы плохо спите?

— Какое это имеет значение? Вы тоже плохо спали бы, окажись на моем месте, если бы у вас взяли отпечатки пальцев, как у рецидивиста, и два часа допрашивали бы в прокуратуре.

— Насчет отпечатков я уже объяснял. Это чистейшая формальность. Напрасно вы так близко к сердцу ее принимаете. А допрос… Разве Ксения Владимировна Миронова обидела вас каким-нибудь вопросом?