Затонувший мир

Когда я сравнил на фотоснимках каждую фигуру, то сразу заметил разницу. Картины повторяли друг друга до мельчайших подробностей, кроме одной детали. На левом снимке, где процессия поднималась по склону холма к трем крестам, лицо одного человека в толпе было написано по-иному, чем на правом. Хотя Христос в центре картины страдал на кресте уже несколько часов, трагизм и значение происходящего ощущались предельно остро. Благодаря глубокой перспективе — гениальной находке живописцев Возрождения — уходящая вдаль процессия смещала настоящее в прошлое так, что зрители как бы сопутствовали сыну божьему в его мученическом восшествии на Голгофу.

На этом снимке персонаж, о котором шла речь, застыл в толпе у подножия холма. Высокий, дородный, в черной одежде, он был нарисован особенно тщательно. Художник дал ему величественную внешность и глубокое обаяние, каким обычно наделял ангелов.

Разглядывая снимок этого варианта картины, я думал, что Леонардо хотел изобразить или ангела смерти, или равнодушного созерцателя, поражающего нас загадочным бесстрастием и противоречивостью. Такие фигуры на полотнах Леонардо как бы поднимаются над людьми с их страстями и вожделениями, так же как загадочные статуи с серыми лицами, озирающие полуночных прохожих с карнизов некрополя в Помпеях.

Все мастерство Леонардо, казалось, отразилось в этой величественной фигуре. Наклонив голову к левому плечу, человек глядел вверх на крест, и выражение сострадания смягчало его суровые черты. Высокий лоб с залысинами, красивые нос и губы. Полуулыбка самоотречения и сопереживания на его губах освещала лицо, чуть затемненное грозовым небом.

На фотографии справа все выглядело иначе. Весь облик человека был другим. Внешнее сходство сохранилось, но лицо потеряло выражение трагического сопереживания. Поза совершенно изменилась, лицо отвернулось от креста к правому плечу, за ним вздымались призрачные башни Иерусалима, подобного городу в синих сумерках мильтоновского ада.

Если все остальные, взирающие на Христа, как бы пытались, сопереживая, помочь ему, то лицо человека в черном выражало лишь высокомерие и презрение, а напряжение шеи выдавало отвращение, с которым он отворачивался от происходящего перед ним.

— Что это? — спросил я, указав на правую фотографию. — Копия кого-нибудь из забытых учеников. Не понимаю, почему…

Жорж наклонился ко мне и постучал по снимку.

— Это и есть подлинный Леонардо. Вы еще не поняли, Чарли? Вариант в вашей руке, вызвавший ваше восхищение, был исправлен через несколько лет после смерти Леонардо. — Он улыбнулся моей растерянности. — Эта фигура — малозаметная часть композиции. Никто ее до сих пор серьезно не изучал. Вся остальная картина без сомнения подлинная. А изменения были обнаружены пять месяцев назад, во время реставрации. Инфракрасные лучи обнаружили под верхним слоем краски другой, первоначальный профиль.

Он протянул мне еще два снимка головы, где крупный план делал разницу еще более заметной.

— Положение мазков показывает, что исправления делались правой рукой, а Леонардо был левша.

— Хорошо… — я был в недоумении. — Но странно. Зачем изменять такую мелкую деталь, ведь образ теперь воспринимается совсем по-иному?

— Вопрос вполне законный, — многозначительно ответил Жорж. — Кстати, это, видимо, Агасфер — Вечный Жид. — Он показал ноги фигуры на картине. — Его всегда изображали в сандалиях с ремнем крест-накрест — как члена секты ессеев, к которой, по некоторым источникам, принадлежал и сам Христос.

Я снова взял снимки.

— Вечный Жид, — задумчиво сказал я. — Удивительно… Тот, кто понуждал Иисуса идти быстрее и был осужден за это на вечные земные скитания до второго пришествия сына божьего. Неизвестный художник как будто решил оправдывать его, наложив на авторский облик выражение скорбного сочувствия. Идея в вашем вкусе, Жорж! Персонажами картин обычно бывали реальные придворные, негоцианты — желанные гости художников. Предположим, что Агасфер бродил по свету, позируя самого себя и терзаясь своей виной, а потом крал картины и вносил в них изменения. Чем плохая гипотеза!

Я ждал от Жоржа столь же шутливого ответа. Но его лицо оставалось непроницаемым.

— Жорж! — воскликнул я. — Что с вами? Вы серьезно считаете?..

Он вежливо, но твердо остановил меня.

— Чарли, через несколько минут вам станет все ясно. Я ведь говорил, что мое предположение фантастическое. — И он протянул мне еще одну репродукцию. — Это «Распятие» Веронезе. Посмотрите, внизу слева вы никого не узнаете?

Я поднес снимок к свету.

— Вы правы. Этот образ отличается от других, несомненно, что он больше соответствует языческой трактовке. А сходство просто удивительное.

— Конечно. Но разве только сходство. А поза?