Затонувший мир

Мне пришла мысль посоветоваться об этом со своими служащими, и, как ни странно, двое из них подтвердили, что смутно припоминают его. Теперь я уже не мог отрешиться от фантазий Жоржа де Стаэля. Сведений о пропавшей картине не поступало, полное отсутствие информации обескураживало и органы сыска, и мир искусства. Поэтому гора свалилась с моих плеч, когда через пять недель мне вручили телеграмму: «Чарли, срочно приезжайте. Я его видел. Жорж де Стаэль».

Пока такси мчалось от аэропорта Орли на бульвар Маделен, я смотрел на сады Тюильри, как будто в самом деле надеялся увидеть за деревьями высокою человека в черном, крадущегося со скатанным полотном под мышкой. Неужели Жорж де Стаэль окончательно заразил меня своим безумием или же Агасфер существует на самом деле?

Когда я встретился с Жоржем у входа в «Норманд и компания», его рукопожатие было как всегда крепким, а лицо спокойным. В кабинете он откинулся в кресле, поглядел на меня с многозначительной улыбкой и после некоторой паузы произнес:

— Чарли, он в Париже, остановился в «Риде». Он приехал на аукцион мастеров девятнадцатого и двадцатого веков. При удаче вы увидите его уже нынешним вечером. — Сомнения вспыхнули во мне, но Жорж не дал мне возразить. — Он точно такой, каким нам виделся, Чарли. Высокий, мощно сложенный, грациозный, как каменная статуя. Леонардо и Гольбейн точно уловили его облик, особенно странный, напряженный взгляд, напоминающий о вихрях пустынь и глубоких ущелий.

— Когда же вы его увидели?

— Вчера, после полудня. Мы уже завершали распродажу картин девятнадцатого века, когда на продажу выставили небольшого Ван Гога, не лучшую копию «Доброго самаритянина». Одна из его картин периода последней фазы душевной болезни, заполненная загадочными спиралями и фигурами, похожими на загнанных животных. Лицо самаритянина заставило меня вспомнить об Агасфере. Именно в эту минуту я взглянул в забитый до отказа зал и был потрясен. Он сидел в нескольких футах от меня, в первом ряду, и глядел мне в лицо. Я едва отвел от него взгляд. Когда торг начался, он в азарте сразу поднял цену до двух тысяч франков.

— И приобрел картину?

— К счастью, я был начеку. Мне нужно было убедиться, что это тот, кого мы ищем. Раньше он позировал только для изображения Агасфера, но спустя время, когда лишь редкие художники брались за этот сюжет, чувство вины могло заставить его согласиться служить моделью для других персонажей, хотя бы доброго самаритянина. Он довел цену до пятнадцати тысяч, хотя максимальная цена не превышала десяти, и мне пришлось снять картину с торгов. Я уверен, что если это Агасфер, то он вернется сегодня же, поэтому я сразу вызвал и вас и полицию. Двое людей Карно будут здесь к вечеру. Пришлось выдумать какую-то историю, которой они поверили. Естественно, когда я снимал Ван Гога с торгов, разразился невероятный скандал. Все решили, что я не в себе. Наш смуглый друг аж подпрыгивал в кресле, допытываясь о причинах. Я выдумал, что не вполне убежден в подлинности картины и должен заботиться о репутации галереи, но если эксперты не найдут признаков подделки, то картина пойдет на аукцион завтра.

— Ловко придумано, — сказал я.

Жорж кивнул.

— Я того же мнения. Он не почувствовал ловушки и сразу же стал горячо защищать картину, тогда как любой завсегдатай аукционов, напротив, выискивает дефекты — какие-нибудь пятна, повреждения на оборотной стороне холста и прочее. Он обещал быть на аукционе сегодня и на всякий случай оставил свой адрес.

Жорж достал из кармана визитку и прочел: «Граф Энрике Данилович. Вилла д'Эст, Кадак, Коста Браво». По диагонали было написано: «Отель «Риц». Париж».

— Кадак, — повторил я. — Рядом, в Порт-Лигате, живет Дали. Новое совпадение. Совпадение ли? Вспомните, какой заказ выполняет этот мастер для нового собора святого Иосифа в Сан-Диего. Одну из самых больших своих работ — «Распятие», и наш друг снова тут как тут.

Жорж достал из среднего ящика стола блокнот в кожаном переплете.

— Послушайте. Я заинтересовался вопросом о том, кто же служил моделями для Агасфера. Обычно это были разорившиеся аристократы или зажиточные торговцы. Кто позировал Леонардо уже не установить. Он жил открыто, любой нищий или бродяга мог войти в его мастерскую и позировать. Но остальные были горазды взыскательнее. Гольбейн рисовал своего Агасфера с сэра Генри Даниэльса, крупного банкира и друга Генриха Восьмого. Веронезе — с члена Совета десяти, будущего дожа Энрико Даниэли. Рубенс — с барона Генриха Нильсона, датского посла в Амстердаме, Гойя — с некоего Энрико да Нелиа, финансиста и покровителя Прадо. А Пуссен — со знаменитого мецената, герцога Анри де Ниля.

Жорж захлопнул блокнот. Я сказал:

— Данилович, Даниэльс, Даниэли, да Нелла, де Ниль и Нильсон. А в целом Агасфер. Знаете, Жорж, я боюсь утверждать, но думаю, что пропавший Леонардо возвращается к нам.

Вообразите себе наше разочарование, когда добыча к назначенному сроку в ловушку не попалась. Снятие картины Ван Гога со вчерашних торгов переместило ее в самый конец сегодняшнего списка — после четырех десятков полотен XIX века.