Затонувший мир

Позднее, когда опьянение битвой сменилось усталостью и опустошенностью, он внезапно осознал, что единственным свидетелем его триумфа оказался хромой дурачок, рассказам которого никто, конечно, не поверит. Правда, оставалась еще седая женщина, но она укрылась в своем доме, наглухо заперев все двери и ставни, а на берегу появилась лишь через несколько часов после окончания битвы. Ну что ж, значит, остается в одиночестве праздновать победу, наслаждаясь зрелищем птичьих трупов, валявшихся там, куда они рухнули, в стылых болотах и на берегу, и уплывавших по реке, где их вращало течение.

Он послал Квимби на ферму и устало смотрел, как этот уродец пробирается через завалы из мертвых птиц. Затем Криспин опоясал себя крест-накрест пулеметными лентами и поднялся на капитанский мостик.

Появление женщины его обрадовало: хоть один нормальный человек станет очевидцем его триумфа, ведь она не может не видеть, как он во всем блеске оружия красуется на капитанском мостике. Но женщина лишь однажды бросила в его сторону равнодушный взгляд, а потом долго высматривала что-то на лужайке перед домом и на берегу.

Через два дня после бойни она пришла на лужайку вместе с Квимби, и бедный уродец целый день, не считая короткого перерыва на обед, вывозил птичьи трупы. Он сваливал их в большую тачку, впрягался в рукоятки, как в оглобли, и тащил тачку к яме недалеко от фермы. Еще через день Квимби приплыл с женщиной на плоскодонке, он отталкивался шестом, рассекая плотную воду и продираясь через слой дохлых птиц, а женщина застыла на носу, как неподвижный призрак. Изредка она показывала на какой-нибудь труп, и Квимби переворачивал его шестом. Казалось, будто она что-то искала. Криспину это напомнило полузабытые легенды о том, что некоторые птицы прячут в клювах слоновую кость; кое-где люди еще верили в эти предания, но он-то хорошо знал, что все это ерунда.

Поведение женщины вызывало у Криспина недоумение. Справившись с птичьей армадой, он чувствовал себя монархом, которому покорно все кругом — от сторожевого катера до окрестного пейзажа.

И когда женщина принялась прямо у него на глазах вырывать из мертвых птиц маховые перья, он неожиданно ощутил в этом покушение на свои незыблемые монархические права. Умом он понимал, что водяные крысы, раки и всякие болотные трупоеды все равно растащат по кусочкам птичьи трупы, так что от них и следа не останется, и все-таки ему мучительно было смотреть, как кто-то бесцеремонно ворошит столь дорого доставшуюся ему добычу. Слишком дорогую цену заплатил он за нее.

Сразу после боя он накарябал краткое донесение начальнику района. Районный штаб обороны размещался примерно в двадцати милях, и ему хотелось, чтобы птицы остались лежать нетронутыми там, где их застигла смерть, пока не придет ответ на его рапорт. Конечно, то был его служебный долг, он не рассчитывал на большую награду, но надеялся получить если не медаль, то хотя бы устное поощрение.

Кроме юродивого Квимби, женщина оставалась единственным его свидетелем, и это заставляло Криспина быть сдержанным. Он не хотел восстанавливать ее против себя. В то же время необычность ее поведения заставляла усомниться в ее нормальности. К нему женщина не приближалась. Катер стоял в трехстах ярдах от берега и лужайки перед домом, но через подзорную трубу с капитанского мостика Криспин мог хорошо ее разглядеть, когда она брела по берегу. Седые волосы, землистая кожа, выдающиеся скулы, худые, но сильные руки, которые обычно покоились на поясе, грязно-серое платье, доходившее до щиколоток. Наверное, она уже давно жила в полном одиночестве, не осознавая этого, во всяком случае оно ее, видимо, не волновало.

Криспин часами следил, как она движется среди мертвых птиц. Прилив ежедневно выбрасывал на песок все новые и новые трупы, они уже разлагались и привлекательными могли казаться лишь издалека. Катер береговой охраны — один из многих списанных по старости речных буксиров — был в пожарном порядке переоборудован два года назад, когда стаи чудовищных пернатых нанесли свои первые грозные удары. Он стоял в мелком заливчике как раз напротив дома, в котором жила женщина. В свою трубу Криспин мог рассмотреть оспины на его белой стене — следы от тех пуль, которые не нашли живой цели.

К концу своего похода женщина снова набрала большую охапку перьев. Криспин наблюдал, как она это делает: вот подходит по мелководью к мертвой птице, склоняется, рассматривая голову, плавающую в воде, затем вырывает маховое перо и кладет его рядом с остальными.

Непонятно почему, но Криспин встревожился и вновь прильнул к окуляру, рассматривая женщину. Ее фигура, почти вся укрытая трепещущими белыми перьями, походила на крупную декоративную птицу, на какого-то белоснежного павлина. Уж не думает ли эта тронувшаяся старуха, что она — птица?