Затонувший мир

На следующее утро я возвратился в Лондон, но регулярно связывался с Жоржем по телефону. Сперва, как и остальные заинтересованные лица, мы наблюдали за ходом событий, ни во что не вмешиваясь. В картинных галереях и на аукционах брались на заметку каждое случайно оброненное слово, любая обмолвка. Торговля антиквариатом пошла на подъем к радости работников музеев и владельцев далеко не лучших полотен Рубенса или Рафаэля. Мы полагали, что возросший ажиотаж поможет обнаружить какого-нибудь сообщника похитителя. По нашей версии, это была заказная кража, а новый владелец «Распятия» непременно должен как-то себя засветить в своей маниакальной страсти к шедеврам. Поиски пропавшей картины шумно обсуждались в прессе, но в торговом мире было поразительно тихо. По всем правилам кончик веревочки уже давно должен был бы показаться где-то на галереях или аукционах, но этого так и не случилось. Когда торговый бум, вызванный пропажей Леонардо, угас, и все вернулось на круги своя, «Распятие» безоговорочно отнесли к числу навсегда потерянных шедевров.

Один Жорж де Стаэль продолжал следить за ходом поисков. Иногда он по моему звонку приезжал в Лондон, чтобы обсудить даже самые незначительные сведения об анонимных покупателях полотен Тициана, Рембрандта, копий Рубенса или Рафаэля. Жорж особенно интересовался картинами, прошедшими реставрацию, хотя сведения об этом владельцы обычно давали крайне неохотно.

Поэтому когда через четыре месяца после пропажи Леонардо мы встретились с Жоржем в Лондоне, я спросил полушутя, полусерьезно:

— Ну, как, вы узнали, кто украл Леонардо?

Открывая большой портфель, Жорж загадочно улыбался.

— Вы поразились бы, услышав в ответ «да»? Твердо я не знаю, но одна мысль, точнее гипотеза, у меня есть. Полагаю, она заинтересует вас.

— Конечно, — кивнул я. — Значит, вы продолжали заниматься этим все время.

Жорж приложил указательный палец к губам. Однако легкая шутливость не могла скрыть его напряженности.

— Прежде чем вы расхохочетесь, хочу сказать, Чарли, что я рассматриваю свое предположение как абсолютно фантастическое, и все-таки, — он беспомощно пожал плечами, — оно кажется мне единственно верным. Но доказать его я могу только с вашей помощью.

— Весь к вашим услугам. Рассказывайте. Я сгораю от нетерпения.

Жорж колебался, видно было, что его мучают сомнения, раскрывать ли свою версию, наконец он достал из портфеля кипу листов и стал раскладывать их передо мною на столе. Это были репродукции нескольких картин. Здесь находились и фотографии с увеличенными деталями полотен — на каждой был изображен благообразный мужчина с козлиной бородкой, одетый по моде средневековья.

Жорж отложил шесть самых крупных фотографий.

— Вы, конечно знаете их?

Я кивнул. За последние пять лет я видел оригиналы всех этих картин, кроме «Положения во гроб» Рубенса, хранившейся в Ленинградском Эрмитаже.

Это были похищенное «Распятие» Леонардо, «Распятия» Веронезе, Гойи и Гольбейна, а также «Голгофа» Пуссена. Картины были достоянием крупнейших музеев — Лувра в Париже, Сан-Стефано в Венеции, Прадо в Мадриде и Государственного музея в Амстердаме. Каждая из них, не считая Пуссена, была уникальным шедевром и гордостью этих музеев.

— Надеюсь, что эти картины в безопасности. Или они тоже на примете у загадочного вора?

Жорж покачал головой.

— Не думаю, что он проявит к ним внимание, хотя все они, конечно значатся в его реестре.

Тон Жоржа опять переменился.

— И больше вы ничего не заметили?

Я снова сравнил снимки.

— Здесь изображено снятие с креста. Все картины подлинные, лишь незначительные детали дописаны позднее другими живописцами. Каждое из полотен в свое время было похищено. — Жорж быстро перебирал фотографии. — Пуссен — из коллекции замка на Луаре в тысяча восемьсот двадцать втором году, Гойя — Наполеоном из монастыря Монте Кассино в тысяча восемьсот шестом, Веронезе, из Прадо в тысяча восемьсот девяносто первом, Леонардо, как мы знаем около четырех месяцев назад. А Гольбейн был конфискован для коллекции Геринга в 1943 году.

— Любопытно, — заметил я. — Но ведь они не единственные похищенные шедевры. Думаю, что не это является главным в вашей истории.

— Нет, конечно, но похищение каждый раз тесно связано с другим обстоятельством. Поглядите, — он протянул мне «Распятие» Леонардо. — Не видите ничего подозрительного?

Посмотрев на хорошо знакомую картину, я сделал отрицательный жест, и тогда он протянул мне другой снимок.

— А это вам ничего не говорит?

«Распятие» из Лувра фотографировали множество раз. Вторая фотография была сделана с оригинала картины за два месяца до похищения.

— Пасую, — сказал я. — Они кажутся совершенно одинаковыми. Хотя, позвольте. — Я придвинул настольную лампу и вгляделся в снимки пристальнее. — Тут есть некоторые различия. В чем же дело?…