Затонувший мир

Пора было увольняться, он просто терял время. Истощение его ума и тела шло почти параллельно, сонливость и слабость смягчали первоначальный страх и тревогу: он боролся с нарушениями метаболизма[14], разрабатывая в уме стройные абстрактные теории.

Постоянно хотелось спать, сон был без всяких сновидений, и это приносило даже известное облегчение. Пауэрс обратил внимание на то, что встречает его приход уже с удовольствием и больше не пытается проснуться раньше, чем наступит естественное пробуждение.

Он специально не убирал с ночного столика будильник и заставлял себя за короткое время бодрствования сделать как можно больше различных дел — систематизировал свою библиотеку, тщательно просмотрел последние рентгеновские снимки, расходуя при этом каждую минуту бодрствования бережно, как путник в пустыне расходует воду. Спасибо Андерсену, который разъяснил ему, что все это суета.

Прекратив работу в клинике, Пауэрс тем не менее каждую неделю продолжал приходить в кабинет Андерсена для традиционного медицинского осмотра. Оба знали, что это просто формальность, но продолжали играть, Во время последней их встречи Андерсен предложил сделать анализ крови: ему бросились в глаза обрюзгшее лицо, небритые щеки и слабеющие глазные рефлексы Пауэрса. Надевая на лицо профессиональную улыбку, Андерсен пытался подыскивать подходящие слова. Он всегда старался как-то утешить своих больных, особенно тех, кто был поинтеллигентнее. Но с Пауэрсом, талантливым нейрохирургом, человеком, видевшим и жизнь и смерть, находившим оригинальный решения, обычная форма разговора не проходила. Не скажешь же ему: «Мне чертовски горько, Роберт, но ты ведь и сам все понимаешь… Даже Солнце постепенно становится все холоднее…» Ему было тяжело видеть, как Пауэрс нервно барабанит пальцами по белой крышке стола, бросая взгляды на изображения человеческого скелета, украшавшие стены. Правда, если отвлечься от неопрятного вида — Пауэрс уже неделю не менял мятую рубашку и не чистил грязные кроссовки, — нейрохирург держался стойко, без жалоб, лицом к лицу встречая свою неумолимую судьбу.

— Чем ты сейчас занимаешься, Роберт? — спросил Андерсен. — Продолжаешь ездить в лабораторию Уайтби?

— Когда есть время. Чтобы добраться туда через дно озера, нужно примерно полчаса, а мой будильник не всегда срабатывает. Может быть, мне вообще перебраться туда жить? — вопросом на вопрос ответил Пауэрс.

Андерсен покачал головой.

— А для чего? Насколько я помню, труды Уайтби не нашли практического применения. — Он прикусил губу, сообразив, что такую же характеристику можно дать и неудачным работам самого Пауэрса, но тот, как будто не обратив внимания на бестактность собеседника, разглядывал игру теней на потолке. — В любом случае почему бы тебе не вернуться в привычный мир, например к Тойнби и Шопенгауэру?

Пауэрс нервно засмеялся.

— Это как раз то, чем я ни в коем случае не хотел бы заняться. Я мечтаю забыть Тойнби и Шопенгауэра, а не освежать их в памяти. Если быть до конца честным, я хотел бы забыть вообще все, но боюсь, что времени на это не хватит. Скажи, сколько можно забыть за три месяца?

— Думаю, что все, если очень сильно захотеть, Роберт, я прошу тебя, прекрати гонку наперегонки со временем, — очень серьезно сказал Андерсен.

Пауэрс молча кивнул, дословно повторив про себя то, что Сказал врач. В самом деле, он пытался обогнать время. Расставаясь с Андерсеном, он принял решение выбросить будильник и больше никогда не думать об исчезающем времени. Для начала он снял с руки часы, не глядя крутанул стрелки и спрятал часы в карман. По пути к стоянке машин он размышлял, какую, оказывается, свободу может принести человеку такой простой поступок — взять и выбросить часы. Теперь он изучит коридор времени, заглянет в каждое ответвление и переход. Три месяца — это целая вечность.

И он двинулся к машине, прикрывая ладонью глаза от слишком ярких лучей солнца, пробивавшихся через овальную крышу лекционного зала. Он уже наклонился к дверце, когда заметил на запыленном окне странный ряд цифр: 96 688 365 498 721.

Обернувшись, Роберт увидел, что рядом припарковался знакомый ему «паккард». Пассажир, молодой светловолосый человек с высоким лбом, рассматривал Роберта сквозь темные очки. За рулем сидела кудрявая молодая женщина, которую он не раз замечал неподалеку от факультета психологии. Он помнил ее лицо, в особенности раскосые глаза, за которые коллеги прозвали ее «малютка с Марса».

— Что, Калдрен, ты все еще продолжаешь следить за мною? — спросил он.

Калдрен кивнул.

— Почти неотрывно, доктор, — он цепко глянул на Пауэрса. — Последнее время вы исчезаете. Андерсен говорит, что вы прекратили работу, кабинет ваш вечно на замке.

Пауэрс пожал плечами:

— Я решил, что пора отдохнуть от работы. Есть множество вещей, которые мне хочется взвесить и обдумать.

Калдрен снисходительно улыбнулся.

— Сочувствую вам, доктор. И мой вам совет — не впадайте в уныние из-за всяких непредвиденных осложнений, — тут он обратил внимание на то, что девушка смотрит на ученого с нескрываемым интересом.