Затонувший мир

Он вскарабкался на мачту, забрался в бочку впередсмотрящего и, надежно закрепившись, стал перепиливать стальные тросы, обхватившие птицу. Дул ветер, тело птицы раскачивалось под его порывами, трепещущие крылья один раз чуть не сбросили Криспина вниз на палубу. Иногда припускал дождь, и это было удачей, потому что он смывал кровь с груди голубки и ржавые опилки с полотна пилы. Наконец, Криспин спустил птицу на палубу и прикрепил ее канатом к крышке люка за трубой.

В полном изнеможении он рухнул на койку и спал до следующего утра. На рассвете он вооружился мачете и принялся разделывать голубку.

* * *

Спустя три дня Криспин стоял на скале над самым домом Кэтрин. Судно сторожевой охраны виднелось на реке вдали от него. Тщательно вычищенный и просушенный остов голубки, покрывавший его плечи и голову, весил не больше пуховой подушки. Под теплыми солнечными лучами он поднял руки с привязанными к ним крыльями и ощутил дуновение ветра, ласкающего перья. Ветер толкнул его, и, чтобы не взмыть в воздух, ему пришлось отойти под защиту низкого дубняка, скрывавшего его от хижины Кэтрин.

Винтовку и патронташи он положил под дубком. Затем сложил крылья и внимательно осмотрел небо, чтобы проверить, нет ли в нем какого-нибудь отбившегося сокола или ястреба. Опасности не было, и он преклонил колени, опустил на лицо пустой птичий череп, ощутив, что наконец-то он достиг полного сходства с голубкой.

С катера утес казался вертикальным, но на него все-таки вела узкая и очень крутая тропинка. Если удача улыбнется, то ветер снова подхватит его и он сможет пролететь несколько метров. Но вообще-то он собирался большую часть дороги к дому преодолеть бегом.

В ожидании появления Кэтрин Йорк он вытащил правую руку из металлической скобы, прикрепленной к крылу, и поставил винтовку на предохранитель. Надев птичье оперение, оставив оружие и боеприпасы, он, как ему думалось, следовал безумной логике больной женщины. Символический полет со скалы, к которому он готовился, должен был освободить и Кэтрин Йорк и его самого от страшного наваждения, которое напустили на них птицы.

Кэтрин Йорк вышла из дома и что-то потащила через двор. Остановилась у восстановленного гнезда, поправила его оперение; ветер трепал ее седые волосы.

Выйдя из-за дуба, Криспин направился вниз по склону. Через девять ярдов начался мягкий дерн, и он устремился по увядающей траве. Крылья резко били его по бокам. Увеличив скорость, он почувствовал, как крылья расправляются, ветер отрывает его от земли, еще мгновение, и он полетит, планируя по воздуху. Ветер ударял ему в лицо.

Женщина увидела, его, когда он был уже в ста ярдах от дома. Когда она выбежала из кухни с двустволкой в руках, Криспин всеми силами старался удержать свой все ускоряющий движение планер. Он чувствовал, как его тянет вверх, его это радовало и тревожило, он непроизвольно закричал, взлетев над ушедшей из-под ног землей. Изредка касаясь ее, он совершал гигантские десятиярдовые прыжки, а запах крови и птичьих перьев наполнял его легкие.

Вот он взлетел на пятнадцать футов над землей, пронесся над живой оградой и приземлился на площадке перед домом. Пока он руками пытался удержать трепещущий на ветру остов птицы и освободиться от ее черепа, опустившегося на лицо, женщина выстрелила в него. Два раза. Первый выстрел пришелся в хвост, но второй разворотил ему грудь и бросил на мягкую траву в кучу других птичьих трупов.

Через полчаса, когда стало ясно, что Криспин мертв, Кэтрин Йорк подошла к нелепому искореженному чучелу голубки и стала вырывать самые красивые и длинные перья. Она носила их к гнезду, которое строила для своего голубя. Он когда-нибудь прилетит и возвратит ей сына.

Перевод Д. Литинского

Джеймс Боллард ГОЛОСА ВРЕМЕНИ

1

Позже Пауэрс часто вспоминал и об Уайтби, и о непонятных бороздах, которые биолог долбил на дне заброшенного плавательного бассейна без всякого видимого смысла. Глубиной в дюйм и длиной в двадцать футов, они образовывали какой-то сложный символ, напоминавший китайский иероглиф. Уайтби посвятил этому занятию целое лето, наскоро пообедав, он отправлялся в пустыню и, забывая обо всем, часами долбил цемент. Пауэрс иногда подсматривал за ним из окна неврологического корпуса. Он наблюдал, как тщательно Уайтби измерял длину борозд, как, не чувствуя усталости, он таскал небольшое парусиновое ведро с цементными осколками. После того как Уайтби покончил с собой, уже никто не интересовался этими углублениями, только Пауэрс частенько брал у сторожа ключи, открывал калитку к бассейну и часами изучал тайные знаки, выдолбленные в цементе и до середины залитые водой, пытаясь вникнуть в их смысл.

Правда, какое-то время Пауэрс еще пытался завершить свою работу в клинике. После первых недель, сопровождавшихся нервными стрессами, он в конце концов приспособился к обстановке, приняв свое будущее, как и судьбу своих больных, с отреченностью фаталиста.