Затонувший мир

«…Калдрен почему-то продолжает злиться на меня, — записал Пауэрс в своем дневнике. — Он не хочет смириться со своей непохожестью на других и все время выдумывает различные ритуалы, которые должны стать заменой исчезнувшему сну. Наверное, не стоило скрывать от него то, что отпущенное мне время стремительно движется к нулю, но ведь он мог бы понять это как еще одно циничное издевательство. То, к чему он так безнадежно стремится, даровано мне судьбой в полной мере. Невозможно предсказать, как бы он это воспринял. Хорошо, что мои ночные кошмары уже не так изнуряют меня, как это было вначале…»

Отставив тетрадь, Пауэрс склонился над столом и какое-то время смотрел в окно, где во весь горизонт раскинулось светлое дно давно опустившегося озера. На другом берегу, за три мили отсюда, в прозрачном предвечернем воздухе вращалась огромная чаша радиотелескопа; это Калдрен непрерывно слушал космос, странствовал в миллионах парсеков межзвездного вакуума, как кочевник, ищущий море в Аравийской пустыне.

За спиною Пауэрса тихо жужжал кондиционер, и поток охлажденного воздуха прикасался к светло-голубым плиткам облицовки, почти незаметным в полумраке комнаты. На улице воздух был прозрачным и густым — это позолоченные кактусы, растущие под окнами здания, выдыхали вверх на узкие балконы тяжелые тепловые волны.

Наверху, в своих молчаливых спальнях, изолированные глухими жалюзи, смертельно больные люди забылись в жестоком мучительном сне без сна. Их число уже перевалило за полтысячи — передовой отряд огромной армии сомнамбул, завершающих свой прощальный марш-бросок. Всего пять лет прошло с того момента, как впервые установили симптомы странной болезни с фатальным названием наркома, но уже многочисленные государственные клиники были готовы принять тысячи больных. Число заболевших наркомой с каждым днем росло.

Пауэрс вновь ощутил привычное утомление. Который час? Он машинально поднес к глазам левую руку, где недавно еще были надеты часы, чтобы узнать, сколько времени остается до восьми вечера, когда он опять должен погрузиться в свой неизбежный сон. Начиная с этой недели, он засыпал уже до начала сумерек и понимал, что с каждым днем до его последнего пробуждения остается все меньше времени.

Часы лежали в кармане, и он вспомнил свое решение никогда больше не пользоваться ими. Он не двигался, глядя на книжные стеллажи, стоявшие напротив письменного стола. Видное место на них занимали переплетенные в зеленые обложки материалы «Комиссии по атомной энергии», которые он забрал из библиотеки Уайтби вместе со статьями о результатах взрыва водородной бомбы в Тихом океане, они тоже принадлежали перу биолога. Многие из этих работ Пауэрс чуть ли не вызубрил, перечитывая их по многу раз, чтобы лучше понять последние открытия Уайтби. Ему было бы намного легче, если бы он смог забыть самого Уайтби.

Черная пелена где-то в глубине сознания бросила тень на его мысли, и на мгновение у него померкло в глазах… Он потянулся за дневником, вспоминая девушку, сидевшую в машине с Калдреном (Кома, как тот представил ее; еще одна безумная выходка Калдрена) и ее фразу о Ногуоки. Это сравнение больше подходило к Уайтби, чем к нему. Монстры в лаборатории являлись лишь плодом извращенной фантазии биолога и походили на ту мутировавшую панцирную жабу, которую он подобрал сегодня в бассейне. Вспомнив Кому и теплую улыбку, которой она его одарила, он сделал последнюю запись в своем дневнике:

«Проснулся в 6.33. Прощальная встреча с Андерсеном. Он не слишком скрывал, что дальнейшие визиты к нему бессмысленны и что сейчас лучший выход для меня — одиночество. Заснуть в восемь!» «Строгая размеренность сроков просто потрясает меня». На мгновение он задумался и решительно дописал: «Прощай, Эниветок!» Чья-то невидимая рука сжала горло, комната разом потемнела и отодвинулась. Роберт закрыл глаза и, почти без надежды быть услышанным, проговорил: «Боже дай мне сил пережить это!»

2

Девушку он опять встретил на другой день в лаборатории Уайтби. Приехал он туда сразу после раннего завтрака, захватив панцирную жабу, которую подобрал вчера в бассейне; хотелось поработать с нею, пока та не умерла. Единственное подобное существо, которое он до этого встречал, чуть не убило его. Месяцем раньше, огибая на своей машине озеро, он врезался передним колесом в такого же зверька. Пауэрс думал, что его легко расплющить, но, словно пропитанный металлом, панцирь устоял, хотя внутренности оказались размозженными, при этом мощный толчок отбросил машину в кювет. Позже он исследовал панцирь в лаборатории и увидел, что в нем накопилось примерно полтора фунта свинца.