Затонувший мир

Собственно, она уже вжилась в эту роль. На своих утренних прогулках Элизабет катила перед собой коляску с привязанным ремешками Фримэном, перед носом которого болталась доводившая его до. бешенства целлулоидная погремушка-кролик. Она встречалась со многими знакомыми ему людьми, и все они ни на минуту не сомневались, что он — сын Элизабет. Они наклонялись над коляской, щекотали его животик, восхищались тем, что ее ребенок такой крупный и развитый, всякий раз заводя разговор о муже Элизабет, и она отвечала, что тот находится в длительной командировке. Очевидно, она давно забыла Фримэна и вычеркнула его из своей памяти.

Он понял, как заблуждался, когда они возвращались после очередного такого вояжа, который стал для него последней прогулкой.

Они уже приблизились к дому, когда Элизабет вдруг чуть замедлила шаг, покачивая коляску; кажется, она сомневалась, остановиться ли ей или следовать вперед. Кто-то окликал их издали, и когда Фримэн почти вспомнил, чей же это такой знакомый голос, Элизабет нагнулась к нему и натянула капюшон ему на головку.

Стараясь освободиться, Фримэн узнал тощую фигуру Хансона, вздымавшуюся над коляской; тот помахивал своей шляпой.

— Миссис Фримэн, я не мог дозвониться до вас целую неделю. Как у вас дела?

— Все отлично, мистер Хансон. — Она развернула коляску, стараясь поставить ее между собой и Хансоном. Фримэн увидел, что она взволнована. — Видимо, наш телефон испорчен.

Хансон обогнул коляску, с интересом посматривая на Элизабет.

— Что произошло с Чарльзом в субботу? Пришлось укатить в командировку?

Элизабет кивнула.

— Ему было страшно жаль, но там возникло что-то важное. Он будет в отъезде некоторое время.

«Она знала все», — с ужасом понял Фримэн.

Хансон приподнял его капюшон:

— Любишь утренние прогулки, парень? — Он повернулся к Элизабет: — Прекрасный малыш. Обожаю сердитых. Первенец вашей соседки?

Элизабет покачала головой:

— Сынишка приятеля Чарльза. Нам нужно идти, мистер Хансон.

— Зови меня Роберт. До встречи.

Элизабет улыбнулась, ее лицо вновь стало бесстрастным.

— До встречи, Роберт.

— Мы можем спеться, — с лукавой усмешкой Хансон продолжил свой путь.

Она знала. Пораженный, Фримэн пытался сбросить с себя одеяльце, глядя вслед удаляющемуся Хансону. Тот как раз обернулся, чтобы помахать Элизабет. Та в ответ приветственно подняла руку и втолкнула коляску в калитку.

Пронзая Элизабет злобным взглядом, Фримэн надеялся, что по его лицу она прочтет, как он разгневан. Но она быстро покатила коляску до дома, отстегнула ремни и достала Фримэна из коляски.

Когда они поднимались на второй этаж, он глянул ей за спину на телефон — шнур был выдернут. Значит, с самого начала она понимала, что с ним творится, лицемерно притворяясь, что не происходит ничего необычного. Она предвидела каждую стадию его омоложения — необходимый гардероб подбирался заранее, поэтому размер одежды все время уменьшался. И манеж, и кроватка предназначались не ребенку, а ему.

На миг Фримэн даже усомнился, а была ли она в самом деле беременна. Припухлость на лице, раздавшаяся фигура ведь еще ничего не доказывали. Когда она сказала ему, что у нее будет ребенок, мог ли он думать, что речь идет о нем самом.

Обращаясь с закутанным Фримэном весьма небрежно, она сгрузила его в кроватку и укрыла одеяльцем. Он слышал, как она поспешно ходит внизу, как будто торопясь предпринять что-то необычное. Она зачем-то запирала двери и окна. Прислушиваясь к этой суете, Фримэн вдруг почувствовал, что мерзнет. Несмотря на множество теплых пеленок, каждая косточка ощущалась, как ледяная сосулька. Он погрузился в приятный полусон, страх и гнев улетучились, а зрение уступило осязанию. Мягкий дневной свет колол глаза, и они легко закрывались. Его охватила смутная дремота, в объятиях которых нежная кожа его тела жаждала тепла и покоя.

Потом он почувствовал, как руки Элизабет освободили его от одеяльца и понесли по коридору. Остатки его памяти, где еще сохранялись какие-то воспоминания о доме и о нем самом, тихо угасали, его хрупкое тельце беспомощно прижалось к Элизабет, раскинувшейся на своей широкой кровати.

С отвращением ощутив на своем личике жесткие колючие волосы, он затем вдруг ясно почувствовал, как его обволакивает что-то упругое и влажное. Перед самым концом Фримэн закричал удивленно и радостно, вспомнив забытый мир самого раннего детства.

Когда ребенок у нее в чреве успокоился, шевельнувшись в последний раз, Элизабет откинулась на подушки: родовые схватки медленно завершались. Постепенно она ощутила прилив свежих сил, обширный мир внутри нее утихал, словно уговаривал сам себя. Пристально глядя в потемневший потолок, она отдыхала несколько часов, и только время от времени подбирала для своего крупного тела наиболее удобную позу.