Размышляя таким образом, Фримэн пришел к выводу о возможности оказаться в изоляции под контролем санитаров в белых халатах. Эта возможность испугала его и заставила молчать. Врач, наблюдавший Элизабет, был малосимпатичным грубияном, который, конечно же, назовет Фримэна симулянтом, психом, который пытается заставить жену любить одного себя даже в ущерб собственному ребенку.
Кроме того, Фримэн знал, что имеются иные, куда более неясные и туманные мотивы. Он боялся думать об этом и потому и попытался читать журнал.
Там оказались комиксы для подростков. Фримэн раздраженно посмотрел на обложку, потом взглянул на стопку остальных изданий, которые Элизабет купила у агента-распространителя печати в то утро. Там было то же самое.
Он слышал, как его жена зашла в свою спальню в конце коридора. Теперь Фримэн спал один в комнате (которая в близком будущем должна была стать детской), так как, с одной стороны, ему хотелось побыть одному, а с другой — чтобы не испытывать острого чувства стыда, что жена может увидеть его иссохшее тело.
Она возникла с маленьким подносом в руках. На нем были стакан теплого молока и два пирожных. Несмотря на постоянную потерю веса, Фримэн сохранял прекрасный аппетит здорового ребенка. Он взял пирожные и быстро проглотил их.
Элизабет опустилась на постель и извлекла из кармана передника какой-то буклет.
— Я думаю заказать детскую кроватку, — сказала она. — Может быть, выберешь сам из этого проспекта?
Фримэн не проявил никакого интереса.
— Любая сгодится. Закажи покрепче и потяжелее, чтобы он не выпал из нее.
Элизабет согласно кивнула, внимательно рассматривая его. Целый день она гладила белье, чистила одежду, разбирала стопки чистого белья в шкафах на лестничной площадке, дезинфицировала корзины и ведра.
Они договорились, что рожать она будет дома.
ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ СТОУНА!
Фримэн не верил самому себе, глядя на весы у своих ног. За минувшие двое суток он потерял больше одного стоуна шести фунтов и теперь едва мог достать до ручки комода или отворить дверь. Не глядя в зеркало, он знал, что теперь ростом сравнялся с шестилетним ребенком. Грудь и шея стали хрупкими, лицо нежным. Полы халата тащились, как шлейф по полу, и лишь огромными усилиями ему удавалось удержать его обширные рукава на своих маленьких ручках.
Элизабет была невозмутима. Она критически осмотрела его, опустила поднос с завтраком и подошла к одному из шкафов на лестничной площадке. Вновь она появилась с маленькой спортивной рубашкой и вельветовыми шортами.
— Давай наденем это, милый! — предложила она. — В них тебе будет хорошо.
Стыдясь подать голос, ставший совсем тонким, Фримэн отрицательно покачал головой. Но после ухода жены он снял свой тяжелый халат и натянул новую одежду.
Колеблясь, он размышлял теперь, как связаться с врачом, не спускаясь вниз к телефону. Пока ему удавалось не вызывать у жены подозрений, но дальше так продолжаться не могло. Ведь он едва доставал ей до пояса. Если она увидит его во всей красе, то будет так потрясена, что тут же умрет.
Ему повезло, Элизабет оставила его одного. Сразу же после ленча приехали двое работников на микроавтобусе из универмага и внесли в дом голубую кроватку и манеж. Он прикинулся спящим до тех пор, пока они не уехали. Несмотря на все тревоги, Фримэн скоро уснул — он теперь уставал после ленча — и, проснувшись через два часа, обнаружил, что жена застелила кроватку, плотно укутав голубые одеяльца и подушку пластиковой простыней.
Тут же были пристегнутые к решетке кроватки светлые кожаные ремешки.
На следующее утро Фримэн решился бежать. Он весил теперь лишь три стоуна и один фунт, и одежда, которую Элизабет вручила ему вчера, стала велика на три размера — шорты буквально спадали с его тоненькой талии. В ванной
Фримэн увидел в зеркале какого-то малыша, уставившегося на него широко открытыми глазами. Это смутно напоминало ему забытые картинки давнего детства.
После завтрака, когда Элизабет была в саду, он пробрался вниз. В окно он увидал, что она открыла мусорный бачок и сунула туда его служебный костюм и черные кожаные мокасины.
Несколько секунд Фримэн растерянно ждал, сам не зная чего, а потом кинулся назад к себе. Карабкаться вверх по ставшим гигантскими ступеням было куда сложнее, чем он ожидал, и когда он, наконец, достиг цели, то так устал, что не мог забраться на кровать. С трудом переводя дух, он несколько минут стоял, опираясь на нее. Даже если он сумеет добраться до клиники, то как уверить врача в том, что произошло с ним, и при этом упросить, чтобы они не вызвали Элизабет для объяснений?
Хорошо, что хоть его мозг не пострадал. Если ему дадут карандаш и бумагу, то он сможет продемонстрировать интеллект взрослого мужчины и такое знакомство с окружающей современной жизнью, которым не может обладать самый одаренный ребенок.
Первым делом следовало добраться до больницы или, если это не удастся, до полицейского участка. Для этого требовалось незаметно пройти по ближайшей улице, так как четырехлетний малыш, странствующий в одиночку, будет сразу замечен первым же дежурным полисменом.