Затонувший мир

Первоначально он пытался обставить свое приглашение как вполне мотивированное. Шэрингэм — профессор биохимии, университетский преподаватель — имел в своем доме хорошо оборудованную лабораторию; Мэкстид — в недалеком прошлом известный спортсмен, перешедший после окончания спортивных выступлений в личную охрану президента фирмы по производству микрооборудования. Их встреча, настаивал в телефонном разговоре Шэрингэм, принесет пользу обеим сторонам.

Конечно, получилось так, что при встрече у них не возникло беседы на щекотливую тему. О Сюзанне не упоминали, хотя ее незримое присутствие тяжелой тенью лежало между ними. Мэкстид размышлял о том, каким же образом хозяин дома спровоцирует неизбежный конфликт. Ловкое лавирование вокруг трагической темы, метко нанесенный удар в затылок каким-нибудь прибором или услуга наемного убийцы совсем не вписывались в облик профессора. Он был возбужден и буквально светился каким-то детским злорадством.

Мэкстид попытался прийти в себя. По всему его телу, от затылка к ногам, пробежала резкая судорога. Воздух в патио как-то вдруг резко похолодал, будто на всю мощь включили кондиционер. Он поднял бокал и допил остаток виски.

— Стало прохладнее, — пояснил он свой жест. Шэрингэм взглянул на часы. Во всем его облике ощущалась странная нерешительность, казалось, он ждет какого-то сигнала. Наконец он решился и произнес с загадочной полуулыбкой:

— Настало время последней попытки.

— Что вы хотите сказать? — спросил Мэкстид.

— Вы сидите, — уклонился от ответа ученый, поднявшись со своего места и показав рукой на репродуктор, висевший на стене, как раз над головой гостя. — Я сейчас поставлю ее.

Он весело ухмыльнулся и вышел.

Ощущая неприятный озноб, Мэкстид посмотрел вверх на ясное тихое небо и от души пожелал, чтобы улегся холодный ветер, потоки которого как будто ворвались в комнату.

Внезапно из репродуктора зазвучали низкие, прерывистые звуки и, усиленные мегафонами (Мэкстид обнаружил их только сейчас), затопили весь двор.

Мэкстиду все еще было холодно, и, снисходительно жалея Шэрингэма с его глупыми выходками, он опять решил выпить, чтобы согреться. Но, потянувшись за графином, неожиданно потерял равновесие и мешком рухнул в свое кресло. Ему показалось, что весь желудок как будто заполнился необыкновенно тяжелой ртутью.

Собрав волю в кулак, он рванулся вперед и снова попытался дотянуться до графина, но достиг лишь того, что опрокинул свой бокал. Чувствуя, что теряет сознание, он без сил уронил руки на стеклянную крышку стола и рухнул на них головой.

Когда он, наконец, сумел поднять голову, Шэрингэм стоял рядом и понимающе улыбался.

— Вам нехорошо, верно ведь? — скорее подтвердил, чем спросил он.

Едва дыша, Мэкстид с трудом сумел выпрямиться и запрокинуть голову. Он попытался ответить, но забыл все слова до единого. Он ощутил такую боль в сердце, что до крови закусил губу.

— Не тревожьтесь, — успокоил его профессор и обнадежил: — Утрата равновесия — это единственное побочное явление. Не тревожьтесь, это скоро пройдет.

Он неторопливо, как лектор на кафедре, прошелся по патио, со всех сторон рассматривая своего гостя, а потом удовлетворенный опустился в кресло. Приподняв сифон, он потряс им в воздухе.

— Здесь цианин хрома. Содержит гидроксильные ионы, которые, проникая в кровь, начинают процесс торможения коэнзимов, действующих на жидкость в организме. Объясню проще: человек начинает тонуть. Он тонет совершенно по-настоящему, а не просто задыхается, как бывает, когда опускаешься с головой под воду. Но я не хочу отвлекать вас от главного.

Он нагнулся к репродукторам. Теперь в патио звучали странные, глухие и свистящие звуки, как будто пружинистые валы набегали друг на друга в океане жидкого каучука. Удары были очень громкими, медлительными, им аккомпанировало тяжелое сопение огромных мехов. Сперва чуть слышные, звуки эти все усиливались, пока не охватили весь двор, заглушая даже гул моторов автомашин, проносящихся иногда по пролегающему рядом шоссе.

— Просто фантастика, вам не кажется? — произнес Шэрингэм. Он выглядел оживленным и элегантным, помолодевшим лет на десять. — Эти звуки повторяются через каждые полминуты, четыреста микрофонов, тысячекратное усиление. Не буду скрывать, над этой пластинкой пришлось немало потрудиться. Все-таки поразительно, в какую мерзость можно превратить самый замечательный звук. Вам ни за что не угадать, что вы слушаете.

Мэкстид попытался повернуться. Ртуть, заполнившая его живот, оставалась такой же ледяной и глубокой, как пропасть в океане. Конечности раздулись, будто гениталии утонувшего великана. Он видел скакавшего перед ним Шерингэма и слышал отдаленный неторопливый рокот моря. Оно приближалось к нему, шумело как-то невнятно, равномерно, настойчиво; гигантские валы взлетали, как воздушные шары, и лопались, словно пузырьки расплавленной лавы.

— Пойми, Мэкстид, над этой пластинкой я работал целый год, — говорил Шэрингэм. Он стоял перед любовником своей жены, широко расставив ноги и поигрывая сифоном. — Год! Представляешь себе, сколько муки может принести год?