Затонувший мир

Они были похожи на монотонный скрежет металла, как будто упаковку железа провозят в грузовике через туннель. За десять секунд они отзвучали раз двадцать и неожиданно прекратились.

— Итак? — спросил Шэрингэм. — Что же это, по-вашему?

Сдернув наушники, Мэкстид растер уши. За несколько часов прослушивания они покраснели и стали болезненно восприимчивы к любому звуку.

— Можно предположить всякое, — сказал он. — Возможно, лед… подтаивающие кубики в коктейле?

Шэрингэм энергично замотал головой. Даже бородка его затряслась, выражая несогласие. Мэкстид развел руками:

— Ну, тогда это встреча двух галактик.

— Нет, акустические волны в межзвездном пространстве не распространяются. Я дам вам ниточку. Этот звук можно услышать достаточно часто.

Казалось, что затянувшееся испытание доставляет ему огромную радость.

Мэкстид прикурил сигарету и швырнул спичку на лабораторный стол, где она медленно превратилась в крошечную кучку пепла, прочертившую на столе тонкую линию. Он злорадно следил за этим процессом, чувствуя нетерпение Шэрингэма.

Мэкстид выждал еще минуту и решил выдвинуть, на его взгляд, неприличное предложение:

— Возможно, это…

— Время истекло, — торжественно произнес Шэрин-гэм, — это всего лишь падающая игла. — Он снял пластинку и спрятал ее в конверт. — Если быть абсолютно точным, то это процесс падения. Мы записывали его в пятидесятифутовой колбе, использовав для этого восемь микрофонов. А я-то надеялся, что вы угадаете.

Он протянул руку к последней долгоиграющей пластинке, но Мэкстид поднялся, прежде чем она легла на диск. Через стеклянные двери он рассмотрел, что на столе, стоявшем в патио, весело поблескивают графин и два бокала. Неожиданно его возмутил и сам хозяин, и его мальчишеские развлечения. Он уже ругал себя за то, что так долго терпел этого зануду.

— Может быть, выйдем на свежий воздух, — резко произнес он и встал. — У меня уже в ушах звенит.

— Хорошо, хорошо, — сразу же согласился Шэрингэм. Он отставил пластинку и выключил проигрыватель. — Все равно я хотел оставить ее на десерт.

Они вышли из лаборатории, тесно установленной радиоаппаратурой, в мягкий, теплый вечер. Шэрингэм зажег японские фонарики, и они комфортно расположились в удобных кожаных креслах под открытым небом.

— Извините, если это показалось вам неинтересным, — произнес Шэрингэм, потянувшись за графином. — Микрозвукозапись — это уникальное хобби, но у меня оно, кажется, начинает переходить допустимые границы.

Мэкстид промычал что-то невнятное.

— Отдельные записи очень нестандартны и любопытны, — нехотя признал он, — особенно, звук разрываемых бабочек или хруст ломающихся бритвенных лезвий. И все-таки как бы вы ни настаивали, я никогда не поверю, что микрозвуки могут принести науке какую-нибудь практическую пользу. Это всего лишь лабораторные развлечения, выполненные на высочайшем уровне. И все равно это только развлечения.

Шэрингэм возразил ему:

— Вы глубоко неправы. Не забыли пластинку, где записан процесс деления клеток? Так вот, этот звук, только усиленный в сто тысяч раз, напоминает громыхание слетающего с крыши кровельного железа или — как вы удачно выразились — грохот двух врезавшихся друг в друга автомашин, воспроизведенный в замедленном темпе. Но в то же время звуки размножения растительной клетки несут матовые тона и сладостные аккорды — это поэзия электроники. Великолепная иллюстрация того, как при помощи микрозвуков можно установить различия между растительным и животным миром.

— Я считаю, что это чересчур уж замысловато придумано, — возразил Мэкстид, добавляя себе содовой. — Можно, конечно, с равным успехом определять скорость машины по смещению звезд. Но зачем это делать, не проще ли взглянуть на спидометр?!

Шэрингэм не возражал, пристально глядя на собеседника. Было ясно, что разговор стал ему неинтересен. Двое мужчин молчали над своими бокалами. Выпивка не сблизила их, наоборот, неприязнь, которую они столько лет испытывали друг к другу, сейчас еще больше обострилась, превращаясь в открытую вражду. На чашу весов легла разница в возрасте, во внешности, образе мышления и образе жизни. Мэкстид, отлично сложенный мужчина со стандартно красивым лицом и чувственным взглядом, откинулся в кресле и подумал о Сюзанне Шэрингэм. Она сейчас находилась на званом вечере у Тернболлов, где ему в силу многих, в том числе и семейных, причин нельзя было появляться. Он жалел, что вынужден проводить время не с нею, а с ее карикатурным супругом.

Мэкстид рассматривал этого рогоносца с холодным безразличием и задавал себе вопрос, а есть ли у этого иссохшего, малопривлекательного человека пусть одна, но привлекательная черта, хоть чуточку нивелирующая его занудливость и полное отсутствие чувства юмора…

Наверное, таких черт и вовсе не было, хотя приглашение в свой дом удачливого соперника требовало определенной смелости и чувства собственного достоинства. С другой стороны, предлог, под которым Шэрингэм зазвал его к себе, выглядел весьма неестественным.