Затонувший мир

Поначалу я решил, что это разбалансировалась щелочная среда у трио азалий, однако частоты были слишком высокие. Звук — тонкое тремоло, идущее невесть откуда, — перекрывал порог восприятия, сверлил затылок.

Гарри с Тони мрачно воззрелись на меня.

— Твои веники раздухарились, — заметил Тони. — Что бы тебе их утихомирить.

— Это не цветы, — ответил я. — Они так не могут.

Звук становился все громче, затылок отзывался на него явственным треском. Я уже собирался спуститься в магазин, но тут Гарри и Тони вдруг повскакивали с кресел и вжались в стену.

— Господи, Стив! Погляди! — возопил Тони, с ужасом тыча в сторону столика, на который я оперся рукой. Я и глазом не успел моргнуть, как он поднял кресло и обрушил его на стеклянную столешницу.

Поднявшись, я выгреб из волос осколки.

— Ты что, перегрелся, черт бы тебя взял?

Тони внимательно изучал то, что минуту назад было столом. Гарри, приблизившись, осторожно взял меня за руку.

— Он был совсем рядом. Как ты, в порядке?

— Смылся, — мрачно сказал Тони. Столь же тщательно он изучил пол балкона, затем свесился через перила и посмотрел вниз.

— Так что же тебе примерещилось? — спросил я.

Гарри уставился на меня в упор.

— Ты что, не видел? Он был дюймах в трех от тебя… королевский скат величиной с омара. — Он утомленно опустился на ящик из-под пива. — Акустический, должно быть. Звук совсем прекратился.

Когда они ушли, я прибрался и выпил еще пива. Я мог бы присягнуть, что никакого ската на столе не было.

С балкона напротив за мной наблюдала женщина в пеньюаре из переливчатого тканиона.

* * *

На следующее утро я узнал, кто она такая. Тони и Гарри с женами направились на пляж, вероятно, обсасывая вчерашнее происшествие со скорпионом, я же работал в магазине, настраивая с помощью увиолевой лампы огромную Паучью Орхидею. Это сложное растение с нормальным диапазоном в двадцать четыре октавы, однако, подобно всем терракотовым хоротропам, разновидности К3+25С5А9, без интенсивных упражнений она легко впадала в невротические широтные транспоненты, а это очень трудно исправить. Как самый старый цветок в магазине она, разумеется, оказывала отрицательное влияние и на прочие растения. Когда я по утрам открывал магазин, там стоял гвалт, словно в палате для буйных, но стоило подкормить Паучью Орхидею и разобраться с кислотностью, как все другие растения улавливали ее сигналы и постепенно утихомиривались. На два такта, на три четверти, многоголосие — все приходило к гармонии.

В неволе по всему свету жило не более десятка настоящих Паучьих Орхидей, прочие, как правило, либо не пели, либо бывали привиты от двудольных растений, так что мне, честно говоря, здорово с нею повезло. Этот магазин я купил за пять лет до знакомства с Джейн у Сэйерса, наполовину оглохшего. За день до отъезда он вывалил все растения с признаками вырождения в мусорный контейнер на заднем дворе. Опорожняя баки с отбросами, я наткнулся на Паучью Орхидею, которая пышно разрослась на субстрате из морских водорослей и попорченных резиновых трубок.

Я так никогда и не узнал, с чего это Сэйерс решил ее выкинуть. До переезда в Пурпурные Пески он служил куратором старой консерватории в Кью, где впервые вывели поющие растения. Там он работал под руководством самого Менделя. Именно Мендель — тогда он был начинающим ботаником двадцати пяти лет от роду — обнаружил в лесах Гайаны первую Паучью Орхидею. Она получила свое название из-за того, что ее цветки опыляет гигантский паук, одновременно откладывая яйца в их мясистые семяпочки. Привлекают его при этом, или по настойчивому утверждению Менделя гипнотизируют, звуковые колебания, испускаемые чашечкой цветка в период опыления. Первоначально Паучьи Орхидеи излучали лишь несколько случайных частот, но скрещивая их, а также искусственно пролонгируя стадии опыления, Менделю удалось вывести гибрид на полные двадцать четыре октавы.

В самый разгар главного труда своей жизни Мендель, как в свое время Бетховен, совершенно оглох, потеряв возможность слышать растения. Правда, он был способен услышать музыку цветка, лишь взглянув на него. Но, как ни странно, потеряв слух, Мендель отказывался смотреть на Паучью Орхидею.

И в то утро мне показалось, что я понял причину этого.

Орхидея была в бешеной ярости. Сначала она отвергала подкормку, так что мне понадобилось промыть ее струей фторальдегида. Затем она принялась испускать ультразвуковые колебания, что неизменно влекло за собой бесчисленные жалобы всех окрестных собачников. А под конец она попробовала разрушить свой бак резонансным ударом.

Шум в магазине стоял невообразимый, так что я чуть было не решил усыпить все растения, а потом разбудить по одному (сущий кошмар, если учесть, что у меня было восемьдесят баков), когда вся эта какофония вдруг стихла до едва слышного шелеста.

Я оглянулся и увидел, что в магазин явилась вчерашняя женщина с золотой кожей.

— Доброе утро, — сказал я. — Похоже, вы им пришлись по вкусу.

Это доставило ей явное удовольствие, и она засмеялась.

— Здравствуйте. А что, они вели себя дурно?