Затвори за собой поднебесье

Первое, что боковое зрение референта выхватило, был ворсистый розовый халат с капюшоном. Он укрывал хоть и узнаваемые, но пока скрытые за плотной материей очертания женщины. Капюшон приоткрылся, обнажив вначале темный локон, а потом и весь профиль возлюбленной. Их взгляды не встретились – и хорошо, что нет. Глаза Олега одеревенели, ничего возвышенного и приличествующего моменту не изъявляя. Очи Светланы хоть и блестели, но выдавались болезненным блеском и пустотой.

Роза выскользнула из Светланиной руки и упала на кровать, служа неким мистическим знаком, без разгадки которого влюбленные не решались пошевелиться – ни в пространстве, ни в чувствах. К счастью, вдаваться в мистику у пары сил не хватило, поскольку нуждались они в одном – обычном шестичасовом сне, способном воскресить соки и токи жизни, столь упоенно, но безоглядно растраченные в последние дни.

Обильно пролитый на души коктейль житейских перипетий и алкоголя привел к курьезной метаморфозе. Точно дети, измытарившие себя баловством до бесчувствия, влюбленные прислонились друг к другу и… повалились навзничь, трогательно, по-детски обнимаясь. Угловатый атавизм можно было воспринимать как угодно – только интим это не напоминало ни в коей мере. Еще с минуту их глаза беспорядочно мигали, предвещая скорое погружение в сон. Руки же двигались в поиске тепла или утешения, пока не замерли столь же трогательно, как и тянулись…

Олег проснулся от громкого стука в дверь, не понимая, где он. Вскоре стук оборвался, и зазвучали мужской и женский голоса, поочередно звавшие Светлану и настойчиво предлагавшие ей проснуться. Позже он услышал, что где-то рядом открылась дверь, и некто гневно отчитывал по-турецки.

Кликавшие Светлану замолчали и, судя по наступившей тишине, ушли. Олег наверняка бы вновь забылся, похоронив на кладбище сна досадный, но все же мелкий эпизод, если бы не ужасные ощущения во рту. По меньшей мере, тот требовал ополаскивания.

Референт с трудом опустил ноги на пол и инстинктивно искал тапочки. Но обнаружив, что обут и одет по полной выкладке, оставил это занятие. Вопрос, куда его занесло, сохранял свою актуальность.

Зазвучали символы какой-то жизни: шуршала утварь, волоком перемещаемая по полу, вполголоса переговаривались двое, грохнулся на пол ключ и, наконец, избитое русское ругательство, как ему показалось, утратившее род из-за безмерно частого употребления…

Тут, по странному совпадению, Олег идентифицировал себя и свои координаты. Вся его материя враз переключилась на единственную, подмявшую прочие самоощущения задачу: как поправить разбитый пьянкой организм? Причем сейчас, сию минуту!

Усилия поживится минеральной водой результата не дали – стоявшие на столе бутылки были пусты. С диким тремором в конечностях он доплелся до ванной и, как в лихие студенческие годы, жадно алкал из крана, не потрудившись принести из комнаты стакан. Легче не стало, но надобная организму реабилитация началась.

Вернувшись в комнату, референт разыскал «Амаретто» и залпом опрокинул два с половиной чейсера, что в метрической системе идейно предметного СССР именовалось ста граммами. Деловито добавил еще чейсер и постепенно оттаял – сколами, рыхлостями, кусками. Минут через десять расслоение завершилось, и процесс засобирался обратно – в сторону интеграции материи. К счастью, полное затвердение не наступило, поскольку «растворитель» в виде «Амаретто» допел свою песню. В итоге Олег являл из себя некое желе, лишенное внятности форм, чуть покачивающееся, но совершенно безвредное. Однако, как выяснится позже, совсем не бесполезное…

Рано или поздно присутствие в комнате Светланы дало о себе знать, в результате чего у Олега проявились свойства Homo sapiens. Для последнего поиск партнерши – задача номер один, разумеется, после добывания пищи, на тот момент проглоченной в виде десерта, именуемого «Амаретто ди Сарроно».

Поначалу он бросал на возлюбленную случайные, мало что значащие взгляды. Со временем взор задерживался на ней все чаще и чаще, пока не замерз в одной точке – открытом разрезе халата, откуда выглядывали убойной красоты груди. Чарующе скользящие тени лишь подхлестнули воскрешение чувств и возврат к истоку.

Несмотря на гнетущую организм муть, хоть и ослабленную «абрикосовкой из Сарроно», он споро разоблачился и прилег возле возлюбленной. Сблизившись, захотел было прикоснуться, причем именно прикоснуться, а не приласкать – жило это, правда, недолго. Корявыми зигзагами руки заторопились к пассии, но в них пульсировал скорее синдром абстиненции, нежели плотское, не говоря даже о нежности чувств. Каким-то случайным движением он ослабил узел на поясе халата и почти невзначай распахнул его полы.

Номер наполнился порывистым сопением и неуклюжестью похмелья.