Затвори за собой поднебесье

– Берут, Люся, берут, но не в вашем случае. Постараюсь обобщить сказанное. Ваша просьба с одной стороны до смешного мала, а с другой – совершенно нереализуема, ибо затрагивает сферу, целиком и полностью отданную на откуп специалистам. Если вы когда-либо ходили по врачам, то наверняка знакомы с их методикой. Обратились к терапевту по поводу болей в желудке – он переправляет вас к гастрологу. Вы на седьмом небе от счастья: вот-вот начнут лечить и наступит избавление. Но гастролог и не помышляет о лечении – не задумываясь, отправляет по кругу дальше: эндокринолог, нефролог, лабораторные исследования, анализы… Никто не хочет брать на себя ответственность, одним словом, полный ведомственный произвол. В конце концов вы у финиша: вроде выздоровели, желудок не болит, но без врача-психиатра не обойтись…

– Вещи, Люся, все запаковала? – Виктор осоловело лыбился, визуально закрепляя намек.

– А чего ты так печешься!? – окрысилась на «перебежчика» Люся. Придвинулась к столу, точно в намерении закрыть «прореху» знатной кормой.

– Я, в общем-то, о матери твоей пекусь, – несообразно выпитому спокойно возразил «перебежчик». – Не была бы жмотом, лекарство давно достала. Будто не знаешь, за деньги в России все можно и от всего откупишься!

– Так уж от всего? – усомнился политинформатор-референт.

– И не сомневайтесь. – Витяня бесстрастно отмахнулся.

Олег посмотрел на пассию, но, кроме чисто женского интереса, не выявил ничего. С извиняющимся видом улыбнулся, транслируя: что поделаешь – такой уж завязался разговор… После чего откликнулся:

– Если принять сказанное на веру, то Россия – правовой оффшор-заповедник для деньги предержащих. Многие о такой стране-заводи мечтают…

– Ну, вы же понимаете, Олег, где в масть, а где выпендрежа ради. Ежели же без ля-ля, то делать вам у нас ни сегодня, ни завтра нечего… – В некоем иносказании Витяня барабанил пальцами по столу.

– Откуда такой вывод? – Олег силился взять в толк, как их милые, ни к чему не обязывающие посиделки забрели в провокационную, давно задраенную им зону.

– Достаточно понаблюдать за вами пару часов… – рассудительно заметил Витяня.

Референт выдавался растерянностью и потливостью ладоней – их он то и дело вытирал путем поглаживания брюк.

– Не знаю, изменения в России огромны… – неуверенно откликнулся он.

– Да другой вы, из иного теста человек, хотя говорите и думаете по-русски. Но при этом не видно, что когда-либо в Союзе жили – как бы это не казалось необычным…

– Из какого теста не знаю, но то, что дрожжей в нем дефицит – это факт… – Олег хитро взглянул на Светлану.

Оценив юмор, Витяня хмыкнул, но вскоре стушевался, казалось, пережевывая старую, успевшую побрататься с ним боль.

– Никто меня не переубедит – житуха у вас совершенно иная… осмысленная, что ли, без ежедневного удаления зубов, без наркоза… – заговорил, все еще витая в своем, Виктор. – Сколько лет за иностранцами в Стамбуле наблюдаю: спокойные лица, размеренная речь, улыбки и никакого напряга. А главное – не злые, как у нас, раздирающие на куски глаза!

– Да что там говорить – прав Витяня, неумная у нас жизнь, – подтвердила Люся, причем, в первую очередь, нежданно для самой себя. Трусливо поглядывала на общество, не сболтнула ли лишнее…

Олег уставился на Люсю, изображая невнятицу чувств: помесь любопытства и морального поощрения. Придвинулся к пассии, обнял ее левой рукой.

Ближайший час россияне, неторопливо и обстоятельно, не жалели слов о своем житье-бытье. При этом ни блеклая обреченность, ни эмоциональная одномерность речи не преуменьшали масштаб и глубину темы. Пропустив через себя весь этот сказ – настоящую Цусиму кораблекрушений – Олег в полной мерее ощутил, как это, когда на самом деле хреново и что такое полный, давно пересиженный абзац. Перед ним наглядно, в ужасающих подробностях, воссоздалось так называемое общество смуты. В нем старая, сданная в металлолом система ценностей нередко кажется благом, целые города годами не получают зарплату, а молодые мамы дерутся за место в борделе какой-нибудь Боснии, ибо их мужьям не объяснить, почему в ведомостях на заплату – количество выданных кастрюль. Он прознал о гримасах нового времени, где бандформирования зарождаются уже не по принципу совместной отсидки, а по расположению классов в школьном коридоре, но не в школе средней или, на худой конец, базовой, а в школе начальной, и «бомбят» одиннадцатилетние не только сверстников, а всех, кого сподручно «бомбить» – пьяных, калек, стариков.

У исповеди регламента не бывает, а у исповеди коллективной – тем более. Есть, правда, правило для слушателя: не перебивай. Попеременно сменяясь, исповедовались трое, а случайно подвернувшийся пастор затаенно слушал, не встревая. За исключением одного раза, когда Виктор произнес английское слово «дефолт» С этим, грешащим полисемантикой словом, Олег в русском языке прежде не сталкивался. Предвосхищая интригу, поинтересовался, каков его смысл.