Иван Васильевич понял, что назревает скандал, который может испортить все торжество. Поэтому он отправил навстречу гостям своего боярина Федора Давыдовича Хромого, чтобы тот уговорил папского посла на время спрятать распятие. Однако католик, твердо помня наказ папы, оказался крайне несговорчивым и распятие убрать отказался. Тогда боярин, для которого приказ государя был руководством к действию, попросту вырвал распятие из рук легата и отдал своим слугам, чтобы те увезли его куда-нибудь подальше.
От такой наглости Антонио Бонумбре буквально онемел, а с ним и все присутствующие. Только Иван Фрязин попытался заступиться за католика и выразить возмущение поступком русского боярина. Но за это слуги последнего избили его и отобрали имущество.
Случившееся неприятно поразило принцессу. Она увидела, что нравы при дворе ее жениха крайне грубы, а люди бесцеремонны. Никакого уважения к иностранным подданным нет, как нет и понятия о правилах приличия и нормах поведения. Кроме того, она сразу же поняла, что любые символы католической веры вызывают у всех резкое неприятие, возмущение и раздражение. Поэтому заводить разговор о присоединении к унии даже не стоило, а о далеко идущих планах Римского папы следовало просто забыть.
Вскоре Софье пришлось пережить еще более неприятное событие — свою свадьбу. А произошло вот что. После инцидента с «крыжем» митрополит Филипп продолжал портить всем подготовку к торжественной встрече царевны. Он заявил великому князю, что отказывается венчать его с Софьей, поскольку сомневается в истинности ее православной веры. Аргументы митрополит приводил такие: греки заключили с католиками унию, а сама царевна долго жила под покровительством Римского папы.
Упрямство и подозрительность митрополита создавали препятствие для брака, к которому уже давно все было готово. Чтобы обойти его, великий князь поступил не менее решительно, чем в случае с распятием. Он приказал спешно доставить в столицу коломенского протопопа и, когда тот прибыл, велел ему готовиться к свадебному обряду. Филиппа в свои планы великий князь не посвятил.
Итак, 12 ноября 1472 года Софья Палеолог торжественно въехала в Москву. На всем пути ее радостно приветствовали нарядно одетые горожане. В воротах Кремля с крестами и дарами встретили духовенство и бояре. По обычаю ее радушно приняла будущая свекровь, Мария Ярославна. Далее предстояло посетить Успенский собор. Там ее ждал великий князь Иван Васильевич с коломенским протопопом, дружками и иными участниками церемонии. После богослужения тут же совершили обряд венчания.
Царевна, не знакомая с обычаями новой страны, была вынуждена принять все как должное. Единственное, что поразило ее, так это скромные размеры и убранство главного храма столицы и низкий сан венчавшего их священника. В то время новый каменный Успенский собор еще не был построен, а старый уже разобрали. Богослужение проходило во временном небольшом деревянном храме.
Скромность и даже камерность обряда венчания резко контрастировала с роскошным пиром, который продолжался несколько дней. Так, едва въехав в Москву, цареградская царевна тут же превратилась в великую княгиню Московскую и Владимирскую и жену Ивана III.
Спешка, с которой прошла свадебная церемония, вызывает большое удивление. Обычно она готовилась и длилась несколько дней. Причина, видимо, заключалась не только в конфликте с митрополитом Филиппом. Русская знать не представляла, какие почести следует оказывать очень знатной гостье. Поэтому было решено сразу же понизить ее статус, обвенчав с великим князем.
Однако Софья Фоминична никогда не забывала о своем царственном происхождении и по возможности подчеркивала его.
Софья Палеолог не вела дневников, поэтому нам точно не известны ее первые впечатления от России, Москвы и жениха. Но о них можно догадаться по запискам греков и итальянцев, которые в то время также впервые оказались в Московии.
Вот что написал венецианец Контарини: «Город Московия расположен на небольшом холме. Он весь деревянный, как в замке, так и около него. Через город протекает река, на которой много мостов. По ним можно переходить с одной стороны реки на другую». Значит, в конце XV века Москва выходила уже далеко за пределы Кремля и располагалась на обоих берегах Москвы-реки. Но каменных построек почти не было. Для Софьи, привыкшей жить в каменных домах, это казалось необычным. С удивлением она могла взирать на великокняжеский дворец, представлявший собой не что иное, как несколько бревенчатых домов, соединенных крытыми переходами. Избы, где располагались покои, были маленькими и тесными, с небольшими подслеповатыми окошками. Внутреннее убранство очень скромное: стены и потолок обиты красным тесом, на полах сукна, около стен — лавки с вышитыми подушками, в спальне — только деревянная кровать. Побогаче выглядела лишь горница великого князя, где он принимал послов и заседал с боярами. Там стены были расписаны «бытийным письмом», то есть жанровыми картинами на библейские сюжеты.