Завещание

– Может, в тех краях жизнь действительно легче, и ты не будешь там голодать, – сказала мать Сири, стараясь быть доброй.

Они поженились 23 марта, через два дня после того, как Пентти исполнилось двадцать лет, и меньше, чем за полгода до пятнадцатилетия Сири. На деньги от приданого (оно оказалось минимальным) и солдатского жалованья (чуть больше, но все равно мало) они купили билеты на поезд, на котором проделали весь путь до Торнедалена, в Рованиеми, в отчий дом Пентти. Нога Пентти все еще была не в лучшем состоянии, и врачи в Йоэнсуу сомневались, что он сможет быть пригоден к строевой, поэтому было принято решение отправить его домой.

Родители Сири, само собой, удивились, но не сильно и, конечно же, посомневались в правильности подобного союза, но опять-таки не слишком рьяно, и отец крепко держал свою дочь за руку, пока вел ее к алтарю, и шептал ей, чтобы она не забывала себя и своих корней. Сири толком не поняла, что отец имел в виду, но спрашивать не стала, позволив этим словам без возражений осесть в ее памяти, где они и лежали все эти годы, словно ее защитный барьер, словно панцирь.

Не забывай себя и своих корней.

Церемония, как и вся свадьба, прошла быстро и без особых изысков. На Сири было ее воскресное платье, мать вплела дочери в косу шелковую ленту и красиво уложила ее вокруг головы, а вместо цветов невеста несла пучок соломы с оставшимися в ней сухими колосьями, которые за неимением лучшего вполне могли сойти за свадебный букет.

Пентти был в своей солдатской форме и поношенных зимних сапогах, которые он ради такого случая старательно начистил. Вместо обручальных колец у них были специально выпущенные государством оловянные кольца с финским гербовым львом, выгравированным на внешней стороне, и годом на внутренней. Такие кольца выдавались в ратуше тем, кто потерял свои обручальные кольца во время войны, или парам вроде Сири и Пентти, которые собирались строить новую ячейку общества на пустом месте. Это кольцо стало первым украшением Сири. (После развода она сняла его и положила в ящик комода).

Когда церемония бракосочетания окончилась, все проследовали в кондитерскую при ратуше и выпили кофе с бутербродами из ржаного хлеба. Посидели недолго, всего час. На большее не оставалось времени. Да и о чем им было говорить?

Новобрачные торопливо собрали свои вещи, и на перроне у готового к отправлению поезда состоялось их недолгое прощание. И снова Сири стояла спиной к своему будущему и смотрела на своих родителей (брата с ними не было) в окно уходящего поезда, и вся ее прежняя жизнь, казалось, съеживалась и меркла у нее перед глазами. Только когда ее родители совсем исчезли из виду, она повернулась к своему мужу.

Итак, свершилось. Отныне они господин и госпожа Тойми, спешащие навстречу своему туманному будущему. Сири смотрела, как менялся за окном пейзаж, и не могла отделаться от ощущения, что они едут навстречу тьме. В купе никого не было, кроме маленькой старушонки, которая держала путь на юг от Нурмеса, но казалась слепой и глухой, и всю дорогу сидела, обхватив руками свою корзинку и время от времени издавая звучный храп.

А так больше никого. Они в первый раз остались наедине друг с другом.

Сири покосилась на Пентти. На своего мужа. Он сидел и смотрел в окно, но. внезапно повернул голову и посмотрел на нее.

– Ты жалеешь?

Она покраснела.

– Что? Нет-нет.

Но Пентти улыбнулся ей и взял ее за руку.

– Я просто пошутил, – сказал он и поцеловал ее в голову.

Ему никогда и в голову не приходило, что она действительно могла пожалеть о том, что вышла за него замуж. (Не то чтобы она на самом деле об этом жалела. Во всяком случае, не тогда). Всю оставшуюся дорогу она продремала у него на плече, и каждый раз, когда поезд останавливался и Сири открывала глаза, ей казалось, что тьма за окном сгущается все сильнее, словно они и впрямь ехали в самое сердце мрака.

Когда после трех пересадок и долгих часов ожидания на холодных привокзальных станциях, проведя в пути больше суток, они сошли с поезда, вокруг было по-прежнему темно. Пентти отправился искать попутку, чтобы добраться до родного дома, а Сири осталась стоять в темноте на перроне, их поезд отправился дальше, а все сошедшие с него пассажиры разошлись кто куда. Внезапно она услышала во тьме странное потрескивание и, подняв голову, тихо ахнула. Ночное небо над ней окрасилось в зеленый цвет и двигавшиеся по нему, словно живые, всполохи были как-то связаны с этим шумом. Сири стояла, окаменев, – она в жизни не видела ничего подобного.

– Первое северное сияние?

Пентти неслышно приблизился к ней и взял за руку.

Она кивнула. Сердце гулко стучало в груди.

– Шведы думают, будто это что-то значит.

– Что же оно может значить?

– Ну, говорят, что грядут злые времена.

Сири, должно быть, выглядела напуганной, потому что Пентти продолжил:

– А может, это просто лапландцы бегают по небу и охотятся на оленей.

Сири было трудно оторвать взгляд от неба, но в конце концов она последовала за своим мужем к подводе, которая должна была помочь им преодолеть последние оставшиеся километры до дома.