Завещание

Сири с матерью ходили за завтраком и доили своих коров, а ведра с молоком потом относили вместе с другими эвакуированными в школьную столовую. Поэтому по вечерам за ужином дети в йоэнсууской школе могли пить молока сколько влезет, и от этого, возможно, все происходящее казалось им более радужным – ничего нет, так хоть молока вдоволь. Сири радовалась молоку, пусть даже не осмеливалась пить его столько, сколько ей хотелось, потому что уже находилась на переходной стадии от ребенка к взрослой девушке, и ей было совестно лишать молока младших деток. А еще этот осуждающий взгляд матери, который она сразу чувствовала на себе, как только делала то, что, по мнению той, выходило за рамки дозволенного. Но даже несмотря на свою умеренность, у Сири все равно случались колики из-за молока.

Как-то вечером Сири сидела на подоконнике классной комнаты, окна которой выходили на центральную улицу, и смотрела, как еще один батальон, маршируя, вошел в город с восточной стороны. Солдаты шли нескончаемым потоком всю вторую половину дня, двигаясь колоннами, словно единое целое, и этим очень сильно отличались от крестьян, которые брели вразнобой, словно что-то ища и не зная, куда заведет их следующий шаг.

Лежа ночью под своим одеялом на соломенном тюфяке, таком неуместном на полу посреди класса, Сири раздумывала, что, может быть, в той колоне, маршировавшей сегодня по Йоэнсуу, был Пентти Тойми, а если его там не было, то, возможно, он появится в следующие дни или недели или сколько там еще должно пройти, прежде чем они получат приказ двигаться дальше, к окончательному месту назначения. Родители не рассказывали Сири ни о чем таком, она даже не была уверена в том, что они это знают. Спрашивать же она не осмеливалась, потому что боялась гнева матери. Поэтому она просто ждала, и дни свободно текли, наплывая друг на друга.

Батальона Пентти действительно не оказалось среди тех армейских частей, которые первыми достигли Йоэнсуу, но на третий день он все же прибыл.

К тому времени город был уже давно переполнен, и в классе биологии, в котором разместили семью Аамувуори, теперь проживало целых восемь семей.

Прошел слух, что вскоре их вышлют в том же порядке, в котором они сюда прибыли, и что сейчас город пытается аннексировать подходящее число домов и земли, чтобы крестьяне смогли, как и раньше, заниматься сельским хозяйством с той лишь разницей, что теперь они станут жить в совершенно новых жилищах, на нетронутых участках, в домах без истории. Или с целой кучей историй, но только не их собственных. Но никаких приказов сниматься с места еще не поступало. Отец с братом каждый день ходили в ратушу узнать новости, зачастую они отсутствовали целый день, и каждый вечер возвращались обратно в класс упавшие духом и без всяких новостей.

Сири с матерью оставались в школе, ухаживали за скотиной и сторожили имущество, и Сири даже в туалет не могла сходить без того, чтобы мать не увязалась за ней – как бы чего не случилось с дочерью. Но как-то раз в районе обеда на третий день их пребывания в городе, когда Сири, согласно утвержденному всеми семьями распорядку, собиралась помочь с сервировкой кофе, она вдруг увидела его. Он стоял там, в центре школьного двора, в полном зимнем обмундировании, и был все такой же, только более худой и бледный, с темными кругами под черными глазами, но его упругость, или лучше сказать преисполненная силы осанка осталась прежней. Несмотря на то, что он передвигался на костылях. И легонько прихрамывал на одну ногу. (Последнее останется с ним на всю оставшуюся жизнь).

Сири тут же узнала его, бросилась к нему и повисла у него на шее. Она понимала, что это неприлично, что их отношения совсем не походили на те, при которых можно позволить нечто подобное, но ничего не могла с собой поделать. Ее слезы оросили его форму, и он тихо смеялся, зарывшись лицом в ее волосы, пока они стояли там, сжимая друг друга в объятиях. Мимо них проходили другие солдаты, и каждый отпускал какую-нибудь шутку или хлопал Пентти по спине, но они все равно продолжали стоять там, обхватив друг друга руками в своем первом объятии.

– Что с тобой, ты ранен?

– Чепуха, – прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы. – Просто царапина. Зато теперь меня комиссуют и отправят домой.

Сири вздрогнула и посмотрела ему прямо в глаза. Несмотря на то, что они стояли так близко друг к другу, она не различала ни малейших нюансов цвета в его радужке – глаза были черными как смоль.

– В Торнедален?

Он рассмеялся.

– А куда ж еще?

Она улыбнулась. А потом снова его обняла.

– Я так рада тебя видеть.

– А я тебя, Сири Аамувуори. А я тебя. 

* * *

После этого их первого объятия обсуждать стало почти нечего. Пентти собирался вернуться домой в Торнедален и Сири вместе с ним в свои четырнадцать (скоро уже пятнадцать) лет. Будущее семьи Аамувуори выглядело весьма неопределенно, и со всей долей вероятности можно было утверждать, что их ожидали нелегкие времена, и им не нужен был лишний рот, который не мог полностью выполнять всю работу, во всяком случае, не девушка детородного возраста.