Завещание

Они шли весь день и, когда опустился вечер, они все еще не прибыли на место. Брат с отцом по очереди гнали коров и управляли повозкой, так что Сири с матерью могли подремать; длинная вереница телег тем временем истончалась: многие семьи останавливались на ночлег, где придется, и разводили костры возле своих повозок, но были и те, кто, как и семья Сири, продолжали двигаться вперед, медленно-медленно. Уже перед самым рассветом начала артачиться Муру, их кобыла, и тогда даже семье Аамувуори пришлось остановиться у обочины. Сири достала сена и накормила Муру и коров; ощущение их горячих морд под пальцами успокаивало ее. Животные казались ей невозмутимыми, не ведающими страха созданиями, но Сири думала, что, наверное, они тоже заметили валявшиеся на обочине окоченевшие трупы павшей скотины, коров и лошадей, которые прошли здесь до них, но не выдержали мороза и остались тут навечно. Но, по крайней мере, ни одного человеческого трупа Сири не видела.

После завтрака, состоявшего из кофе и ржаного хлеба (без масла) на холоде, который проходящие мимо называли тридцатиградусным морозом (на что мать Сири пренебрежительно фыркала – уж она-то лучше всех знала, что такое настоящий мороз), они продолжили свой путь на запад, к будущему, а если конкретнее, то в Йоэнсуу – городишко в финскоговорящей коммуне Йоэнсуу, на севере Карелии. Небольшой населенный пункт, производивший молоко и мясо и живший в основном на доходы от древесно-бумажной промышленности.

Именно вонь от целлюлозно-бумажного комбината на северо-западной окраине городка стала первым, что встретило переселенцев. Словно предчувствие, знамение, она коснулась их ноздрей задолго до того, как они вошли в город. Маленькие дети заплакали от этих мерзких запахов, а женщины торопливо укутывали свои лица шалями, отчего издалека они походили на приближающуюся банду грабителей.

Если бы не тревога за будущее, за войну, да почти за все, то Сири решила бы, что все это ужасно захватывающе. То есть, я хочу сказать, что она думала, что это все ужасно захватывающе. Но при этом знала, что лучше этого не показывать.

Она еще никогда не оказывалась так далеко от дома. И никто в ее семье ни разу не уезжал дальше, чем на сто километров от Соанлахти. В городе были большие каменные дома в несколько этажей высотой, а еще там были дороги с тротуарами, магазины и даже автомобили (пусть даже и не слишком много), и все жители выглядели такими светскими. Сири все косилась на мать, чтобы узнать, находит ли она все это таким же восхитительным, как и она, но лицо матери словно окаменело, и Сири догадывалась, что это от страха, и ей было жаль маму, такую потерянную от того, что ей пришлось оказаться за пределами своей привычной среды обитания.

– Воняет, – бросила она коротко, когда Сири спросила ее, что она думает о Йоэнсуу.

– Привыкните, – сказала одна из горожанок, суровая женщина из Выборга, города, который тоже эвакуировался, она заговаривала на финском только в самом крайнем случае. И с этими словами положила следующему, стоящему в очереди, порцию ржаной каши, и больше ничего по этому поводу сказано не было.

Несмотря на то, что вначале город показался Сири таким интригующим, со временем она возненавидела Йоэнсуу. Возненавидела со всем, что в нем было, за исключением запаха, о котором даже упоминать не стоило.

Когда они, день спустя добрались до места, беженцев поселили в городской школе, и их груженная домашним скарбом телега оказалась рядом с другими такими же телегами на школьном дворе. Коровы и лошади получили временное пристанище в маленькой конюшне, пристроенной к директорскому флигелю. Конюшню эту переделали в гараж, но директора попросили убрать из нее автомобиль и уступить место скотине из Карелии, которой тоже требовалась защита от холода. Ох уж этот автомобиль – диковинный монстр современности. Сири находила его довольно забавным и похожим на стальной скелет, мать же только фыркала и качала головой в ответ на подобные глупости. Переселенцев расселили по классным комнатам, и семья Аамувуори очутилась в классе биологии вместе с еще тремя семьями. На стенах висели плакаты по анатомии, которые мать тут же занавесила тряпками (варварство!), а на полке за кафедрой стояло несколько банок с заспиртованными животными. Сири подолгу простаивала там, зачарованно глядя в черные глаза белки, а по ночам мучилась от кошмаров, в которых зверьки из банок оживали и нападали на нее.

В школьной столовой женщины из вооруженных сил и добровольцы-горожане готовили еду для переселенцев, все сидели рядами на длинных скамейках и ели в тишине, не зная, что ждет их на следующий день или даже в следующий час. По мнению Сири, дни проходили довольно неплохо, и только по ночам ей было очень трудно заснуть, и она лежала, слушая дыхание и сопение чужих людей в разных концах класса. Но каждый раз за завтраком грядущий день по-прежнему казался ей многообещающим и полным надежд.