Завещание

Отец нечасто бил свою дочь. Чаще всего этим занималась мать. Поэтому Сири страшно побледнела, когда отец вытащил ремень из штанов и приказал отправляться ей на кухню. По характеру они были схожи с отцом, оба по-карельски жизнерадостные и солнечные, но теперь отца словно кто-то подменил, и он хлестал ее, пока не начала кровоточить ее костлявая задница. А после Сири пришел черед Ило, и когда они столкнулись в дверях кухни, она не осмелилась поднять на брата глаза.

Сири спряталась в бане и, лежа там на одной из полок, горько плакала из-за того, что родители не поверили ей, и что некоторые могут безнаказанно вытворять все, что угодно. А еще потому, что в глубине души она знала: это случится снова, и не была уверена, что должна действовать как-то иначе, чем в тот раз.

Должна же быть другая жизнь, думала она. А иначе зачем тогда это все? Нет, лучше умереть.

Вечером вся семья собралась за ужином в подавленном настроении, за исключением матери, которая, казалось, пребывала в непривычно хорошем расположении духа. (Что еще ничего не значило). Она приготовила летний суп, который так любила Сири, жидкий молочный суп с первыми свежими овощами и зеленью. Морковка, горох, молодой картофель. Вкус такой свежий и легкий, что, кажется, что в нем все еще можно различить вкус земли. Мать разливала суп, но когда подошла очередь Сири (та всегда получала еду последней, потому что родилась последней), мать плеснула ей лишь немного бульона на дно тарелки, после чего уселась и принялась за еду.

Сири боялась поднять голову. Ее зад все еще болел от ремня. Она спрашивала себя, каково пришлось Ило – она-то знала, что отец чаще бил его по спине, чем по заднице, и надеялась, что он хотя бы может спокойно сидеть за столом без ощущения боли, которая, стоило ей только вздохнуть, тут же начинала пульсировать.

Никто ничего не сказал. В кастрюле еще оставалось немного, так что она не получила своей порции вовсе не потому, что суп закончился.

– Отныне мы должны еще больше экономить, особенно теперь, когда остались без нашей Розы, – сказала мать.

– Анники, – тихо поправил отец.

Мать уставилась на него. Все молчали, и, казалось, даже стены их маленькой избушки затаили дыхание. Слышно было только, как жужжат мухи.

– Ребенок должен есть, – сказал отец, – иначе он умрет.

Мать пожала плечами. Но потом все же встала и налила немного супа Сири. Та все еще побаивалась поднять глаза на мать, но она видела, как Ило подмигнул ей. Несмотря на мокрые глаза, брат улыбался, и тогда Сири осмелела настолько, что хотя бы смогла съесть свой суп. 

* * *

После переезда в Куйваниеми братья и сестры стали навещать их гораздо чаще, и Онни это очень нравилось. Он плакал, когда они уезжали, но наступавшая после их отъезда тишина больше не мучила его – здесь, в Куйваниеми, она не была такой пугающей по сравнению с той, что была в старом доме. И Сири снова запела. Соседи оказались хорошими людьми, и у них же Сири купила первого пса – того самого, которого обещала Онни еще в марте, когда они в первый раз поехали смотреть дом.

– Я буду звать его Кива, – решил Онни.

Арто и Лахья дружно рассмеялись.

Кива по-фински значит «круто, классно, здорово». Довольно необычная кличка для собаки, если это вообще можно назвать кличкой.

– Кто ж так собак называет, глупенький?

– Неважно. Я его буду называть именно так, – не сдавался Онни.

Так что пса назвали Кивой – малыш-шпиц, который появился у них в самый разгар лета. Имя очень подходило песику, потому что он действительно был классным, всегда таким радостным, и еще он прыгал на Онни и постоянно хотел лизнуть его в лицо. Очень быстро Онни и Кива стали неразлучными друзьями. Песик повсюду сопровождал мальчика, и когда его по той или иной причине приходилось запирать на псарне, то выглядел он глубоко несчастным и подолгу выл и плакал, успокаиваясь лишь перед самым рассветом, когда наконец сдавался и шел спать.

Сири спрашивала у Арто, не хочет ли он тоже завести собаку, но тот все никак не решался, и не потому, что не любил животных – он любил их больше, чем кто-либо, почти так же сильно как его брат Хирво, который жил в лесу и работал бригадиром на лесопилке, – но Арто было трудно найти себе место в этой новой жизни, и ему требовалось время, чтобы привыкнуть, прежде чем он сможет завести домашнего питомца. Когда он просыпался по ночам или на рассвете, то долго приходил в себя, вспоминая, где он сейчас находится и в какой реальности теперь живет.