Завещание

Развод родителей иногда наносит ребенку очень серьезную психологическую травму. В семье Тойми почти все дети уже выросли, и на них это никак не сказалось, но для Онни и Арто мир буквально перевернулся, и пусть им обоим было ясно, что жизнь теперь станет лучше, но само ожидание этого «лучше» превратилось для них в сложную пору. Арто часто плакал, тосковал по дому и скучал по своей прежней комнате, по саду и всей живности во дворе – да и что уж там кривить душой, по папе он тоже порой скучал. Ему не хватало ощущения, что он твердо стоит на земле, и Арто скучал по всему знакомому. Есть люди, которые, куда больше прочих нуждаются в надежности и стабильности – той самой стабильности, которая проявляется в каждодневных буднях, в рутине. А поскольку сама Сири в этом не нуждалась, то ей было сложно понять своих детей.

Онни напомнил Арто про один случай весной, всего за неделю до их окончательного переезда в Куйваниеми, когда Пентти выбранил их за какую-то шалость, – Онни уже не помнил за какую именно, – и как Арто, когда отец покинул комнату, подобрал с пола шило, на которое он крепил парус свой самодельной лодки, и воткнул его в буханку хлеба, лежавшую на кухонном столе.

– Вот что я с ним сделаю, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, – я проткну ему задницу и живот, и буду рубить его до тех пор, пока от него ничего не останется.

И сразу же после этих слов они захохотали как безумные – так, что даже слезы выступили у них на глазах, и тут вдруг Пентти резко распахнул дверь – он не вернулся, как они думали, в коровник, а стоял и подслушивал под дверью. И вот он вошел – черный взгляд из-под косматых бровей, лицо красное, в правой руке зажат ремень, – так что Арто даже порадовался несчастью, что приключилось с ним на Рождество и наградило его целой коллекцией рубцов и шрамов, которые теперь защищали его и делали порку менее болезненной.

Арто очень хорошо все помнил, и теперь, сидя в безопасности, в уютном новом доме, они снова могли смеяться над проткнутой буханкой и разочарованием Пентти, когда тот понял, что его порка больше не приносит желаемого результата. 

* * *

Сири знала точно, когда они забеременела Онни. Знала потому, что за последние десять лет можно было по пальцам пересчитать те разы, когда Пентти брал ее. А моментов, когда она на это соглашалась, было и того меньше – хватило бы пальцев на одной руке. Но зачатие Онни в январе 1976 года стало последним разом, когда Пентти трогал ее. Это произошло после пожара в гараже и ее дежурства в больнице возле койки сына. Был еще даже не вечер, когда он повалил ее на постель, наверху были дети и в любой момент кто-нибудь из них мог войти в комнату.

Сири не верила, что он сделал это только потому, что его обуяло желание. Пентти давным-давно охладел к ней. Последние десять лет их совместной жизни все их постельные отношения сводились к власти – он хотел ощущать власть над ней. Вынуждать ее уступать и прогибаться перед ним по его желанию.

Но на самом деле уже давно прошли те времена, когда у него действительно была над ней какая-либо власть. Даже тем ранним вечером, когда он вжал ее лицом в подушку так сильно, что у нее почернело в глазах, когда крепко держал ее руки сцепленными за спиной, пока трахал ее, словно какое-то животное, словно одну из своих коров, которых он тоже трахал и в которых изливал свое семя. Даже тогда он не смог добраться до нее. До ее сердцевины, того самого сокровенного, что принадлежало ей и только ей, – он никогда не мог туда добраться или даже просто прикоснуться к этому. Сири помнила, как испугалась, что умрет, вдавленная лицом в подушку, но мысль о смерти, какой бы пугающей она ни казалась, все же не была лишена своего очарования.

Она помнила свои ощущения из детства, как она лежала в бане после того, как отец отхлестал ее ремнем, и какой привлекательной в тот момент казалась смерть – такой приятной, обволакивающей и вечной, и что стоит только сдаться и уступить и тогда она, наверное, придет и спасет ее, заберет с собою и уведет далеко-далеко – туда, где всегда светит солнце и можно собирать столько клубники, сколько захочешь.

Но потом инстинкт самосохранения взял над ней верх – Сири начала бороться, и ей удалось вдохнуть немного воздуха, но ее сопротивление в итоге еще больше возбудило Пентти, потому что он сразу излился в нее, и от этого семени зачат был ее последний ребенок – ее солнышко, что носит имя «счастье», – и Онни действительно, вопреки всем опасениям, подарил ей так много счастья и продолжал дарить его дальше.

Сири очень хорошо запомнила свой последний день в Аапаярви, и знала, что уже никогда его не позабудет. Он накрепко отпечатался у нее в памяти, стал частью нее вместе с другими такими же значимыми днями ее жизни, которые невозможно забыть. День, когда умер Риико. День, когда сыновья зажиточного фермера унизили ее брата. День, когда пришло известие о смерти одного из ее братьев, погибшего на войне.