Завещание

Птица показала ему свою собственную смерть. И еще она показала Хирво, как ему следует позаботиться о крошечной жизни в его руках и как он должен свернуть ей шею – это следовало сделать очень быстро, одним движением. Хирво все понял и заглянул в черные глаза-бусины, черпая силы в этих темных колодцах. Он погладил птицу по головке указательным пальцем, осторожно поднял ее, ощущая трепыхание маленького сердечка, а потом сделал так, как хотела птица – свернул ей шею. И все, конец.

Красный цвет, который сплетался с его бледно-рыжим, истончился и вытек из него, птица опустела, ее покинул не только красный, но и синий цвета. И лишь когда у него в ладонях остался лежать воробей, бесцветный и неподвижный, только тогда Хирво понял, что птица умерла.

Когда все закончилось, он почувствовал в себе небывалый прилив сил, эмоции захлестывали его, в мыслях царила небывалая легкость, сам себе он казался почти пьяным. Потому что в первый раз Хирво узнал, что у его жизни есть смысл. В первый раз он понял, что действительно вошел в контакт с другим живым существом. После этого в Хирво что-то изменилось. Словно тот мир, который он знал прежде и к которому привык, – братья, сестры, родители, соседи, одноклассники, – больше не пугал его и не мог его обидеть. Довольно забавно, но эти внутренние перемены помогли ему даже справиться с дефектом речи. Он стал меньше заикаться, потому что теперь его стало меньше беспокоить, что скажут или подумают о нем другие. Каждый день после школы Хирво уходил гулять в лес. В любую погоду. Он искал в лесу общение и находил его.

Изменилось его тело, ведь теперь он, сам того не замечая, уходил все дальше и дальше, все больше углублялся в леса. Впервые Хирво ощущал себя сильным. Он по-прежнему оставался пухленьким, некрасивым и неуклюжим мальчиком, его уши все так же оттопыривались и близко посаженные глаза тоже никуда не делись, но внутри он ощущал уверенность, что может взять и поднять все, что угодно, и неосознанно тренировался, чтобы обрести ту силу, которую он подозревал в себе, потому что знал, что однажды она может ему понадобиться.

Хирво заметил, что все звери и птицы обладали способностью общаться с ним, но большинство предпочитали этого не делать. Они жили бок о бок, но каждый своей жизнью, и не испытывали ни малейшей потребности в том, чтобы общаться друг с другом. Если Хирво искал контакт, то он получал его, но это всегда происходило по-разному, потому что звери, как он обнаружил, были совсем как люди, такими же разными: одни застенчивые, другие общительные, третьи надутые, четвертые легкомысленные, причем сами виды животных не играли здесь ровным счетом никакой роли.

В семье ясно видели, что с Хирво творится что-то странное, но продолжали обходиться с ним так же, как прежде. Правда, теперь его больше не дразнили и не издевались, ведь они почувствовали, что он стал иным, не таким как они – вроде как человек, но в то же время и не человек вовсе, абсолютно неспособный играть по их правилам, и они все больше отходили в сторону, позволяя ему жить своей параллельной жизнью.

Хирво ощущал себя непомерно сильным. Школьные мучители оставили его в покое, потому что поняли, что их нападки больше не могли его задеть. В самом Хирво появилось что-то пугающее, что-то непостижимое. Он все больше отдалялся от людей, словно островок, который плыл в океане сам по себе, не приставая ни к чьей земле. И ему это нравилось.

Теперь он точно знал, что ему на роду написано быть другим, но зато он больше не был одинок.

На переменках он выходил в школьный сад, где выискивал насекомых, чтобы поизучать и послушать их разговоры (они были довольно незамысловатыми) или пообщаться с кошкой директора, капризной бедняжкой, пугающейся детских проказ, но при этом невероятно любимой своим хозяином – каждую пятницу она получала сырую рыбку на ужин, и еще ей подолгу вычесывали шерсть, пока та не заблестит. Кошка лежала у него на коленях, и Хирво гладил ее. В кошках, в отличие от птиц, преобладал черный цвет с различными нюансами. Кошка директора излучала глубокий матовый оттенок. Ее пятнистый мех был теплым и мягким, и кошка позволяла ему гладить себя и вообще делать с собой все, что ему заблагорассудится. Играя, она демонстрировала Хирво, как быстро она умеет бегать, взбираться по стволам деревьев, подкарауливать и ловить крыс, мышей и птиц, показывая тем самым свое животное удовольствие и удовлетворение от того, чтобы забрать у другого существа жизнь.

Хирво здорово пробрало, когда он в первый раз заглянул в сознание кошки и тут же попятился, испуганный царящими там тьмой и инстинктами, но, успокоившись, осторожно скользнул чуть дальше и со временем постепенно привык к тому, от чего люди столетиями пытаются дистанцироваться – он привык к смерти.