Заветная вода

На Ярославском вокзале Петр, счастливый, что наконец добрался до Москвы, не успел осмотреться, как обнаружил, что его обступили непреклонные, облаченные в форму люди, которые умело разрезали суетящуюся на перроне публику, чтобы извлечь из толпы его и Сеню — в качестве сухого остатка, за которым и охотились. Он не успел опомниться, как они оказались в глухо зарешеченной дежурке транспортной милиции, где их товарищем по несчастью оказался некто жуликоватый, лет тридцати — с головой, втянутой в плечи, с бегающими болотными глазками, с татуировкой "Вика", разнесенной по одной синюшной букве на четыре пухлых пальца. Пока зеленоглазый внимательно, с недоброй приглядкой изучал новоприбывших, Петр понял, что на ровном месте повторяется глупый казус, когда в нем ни с того ни с сего заподозрили убийцу рецидивиста-карманника с дурацкой кличкой, уже вылетевшей из головы. На этот раз ситуация была зеркальной — к нему самому претензий не было, однако милиционеры придрались к Сене, и Петр понял, что у них есть неизвестные ему, но вполне реальные основания. У него тоже, когда он узнал про скрытые Сенины способности, появились сходные основания, и поэтому он со страхом принялся, поборов дрожь в голосе и призвав на помощь здравый смысл и зрительную очевидность, убеждать младшего лейтенанта, который пока был не в курсе дела, что их обвинения беспочвенны и абсурдны.

— Это больной!.. — взывал он, наваливаясь грудью на стол с расщепленным покрытием. — Он после тяжелой травмы!.. Сотрясение мозга… еле на ногах стоит!.. Мы едем к профессору Чижову!.. Мне срочно, срочно — вы понимаете — надо позвонить!..

Младший лейтенант тоже склонялся к выводу, что такой ледащий цыпленок, как Сеня, не причастен к преступлению, требующему незаурядной силы и садистского хладнокровия, — но служебный долг вынуждал его выполнить все бюрократические процедуры, необходимые в подобных случаях.

— Там свидетеля нашли, — проговорил он, скрипя пером по бумаге. — Пришлют приметы — разберемся…

Впрочем, позвонить дали. Вызывая из памяти надиктованные Валей спасительные цифры и вращая трясущимся пальцем телефонный диск, Петр с замиранием сердца надеялся, что профессор Чижов вырвет больного из лап милиции раньше, чем из Сибири дойдут приметы преступника, которые, конечно же, однозначно укажут на Сеню — в этом Петр уже не сомневался. Но если профессора Чижова не будет на месте? Если он уехал в командировку, в действующую армию, на фронт? Если он не примет пациента, в которому не имеет отношения? Равнодушный женский голос бросил "сейчас", и в трубке наступила невыносимая тишина. Потом властный голос высокомерно бросил:

— Слушаю.

Петр стиснул рукой трубку. Он сосредоточился, представив, что произносит доклад с университетской кафедры, и постарался четко изложить, что несколько дней подряд репетировал в поезде, складывая скользкие слова в правильные формулировки. Он понимал, что профессор сочтет его домогательства наглостью: некто неизвестный сообщает медицинскому светилу, что из таежного поселка прислали непрошеный подарочек, которого светило, чтобы получить в целости, должно еще и вытаскивать из вокзальной милиции.

— Понял, — сказал профессор, и в трубке запищали короткие гудки.

Обескураженный Петр откинулся на крашеную стену, которую не смогли бы пробить даже таранные орудия.

Профессор понял. А дальше? Он что-то сделает? Он с кем-то свяжется? Он принял к сведению, что ему протараторил убогий проситель, которых искусный врач выслушивает, может быть, по сотне в день, каждый раз разворачивая ходоков на сто восемьдесят градусов и отправляя туда, откуда пришли?

— Браток… — позвал зеленоглазый, которого заинтересовали сокамерники. — Он правда на голову болен?.. Он правда к профессору Чижову?..

Палец с прописной буквой "в" указал на Сеню, который, забившись в угол и, закрыв глаза, давал понять, что ему нет дела до происходящего.

— Увы, — вдохнул Петр.

Зеленоглазый церемонно представился: "Викентий". Его, заскучавшего на жесткой скамейке, интересовало абсолютно все — откуда едут, как получилась травма, как проявляется Сенино недомогание.

— Это его надолго в больничке закроют? — спрашивал он, покачивая головой. — И, наверное, инвалидность потом? И белый билет? Надо же, надо же…

От возбуждения у него даже пересохло во рту. Он облизнулся и позвал дежурного:

— Гражданин начальник! Можно водички?

Когда ему принесли эмалированную кружку, он залпом опустошил добрую половину, но потом чинно спохватился:

— Что это я? Вы ведь тоже пить хотите?

Петр отпил несколько глотков и передал кружку Сене. Через несколько минут его голову сдавило, как железным обручем, и он почувствовал, что на него наваливается сон. Сон был какой-то всеохватный, абсолютный, и Петр обреченно осознал, что, если его сейчас поведут на расстрел, он не проснется.

Он крепко спал, но странным образом слышал все, что происходило в дежурке. Звонил телефон, прибегали и убегали взмыленные милиционеры, где-то с монотонным дребезжанием объявляли в динамик поезда. Потом завыла сирена.

"Что это? — машинально подумал Петр. — Боевая тревога?"