Заветная вода

— Получается, парень двух шпионов раскрыл? Просто так — одними глазами? Это болезнь? Тогда его нельзя лечить. Не трогать… категорически запретить врачам, чтобы на километр не приближались. Да — война такое дело, что здоровье гробит и жизнь забирает…

— Сергей Кириллович… — Петр прервал мысленный ход, который мог далеко завести майора, решающего наобум широкомасштабные проблемы. — Никто по уставу раненого воевать не заставляет. В лазарет везут.

— Но это уникальный талант. Государственное достояние. Такого, может, нет во всей стране…

Снова стучали колеса, истошно выл гудок, за окном мелькали пушистые леса, луга, деревни, зелень, северные просторы. К вечеру поезд въехал в Ярославль. Как только скрипнул тормоз, толкнув остановившийся вагон, майор поднялся, расправил плечи, затянул портупею и стал прощаться.

— Неизвестно, сколько в поезде этих нечистей, — сказал от твердо. — Я не могу, чтобы люди из-за меня рисковали. Доберусь до Москвы на машине. Может, так быстрее.

Петр заметил, что полусонному Сене бравый майор пожал руку с опаской — не зная, как поведет себя сомнительный боеприпас особой важности: еще решит, потревоженный в дреме, показать силу… без злобы, для проформы. Потом было видно в окно, как майор легко спрыгнул с чугунной ступеньки, осмотрелся по сторонам, куда-то поднырнул и исчез. Унылый звук, как удар гонга, раздавался на весь перрон — у металлической опоры стоял мозглявый парень в надвинутой на лоб кепке и не торопясь колотил по железу разводным ключом.

Петр вышел в открытый тамбур, вдыхая запах дегтя и креозота.

— Долго стоим? — спросил он Зинаиду Осиповну, которая между Кировом и Ярославлем сникла и потеряла всю витальную, пышущую здоровьем бодрость.

Сейчас это было бесполое существо, облаченное в мундир. Блестящий угреватый нос. Жирные щеки. Тени под глазами.

Та махнула рукой.

— Долго. Часа четыре, не меньше.

Пассажиры потрусили на платформу и разбрелись по путям. Петр вернулся в купе, где проснувшийся Сеня рылся в постельных барханах и шарил под полкой.

— Пиво! — сказал Сеня. — Была еще бутылка… где?

Петр уныло скривился. На его беду мальчик вспомнил, как неимущий и по-деревенски щепетильный Миша, не приученный одолжаться, педантично расплатился за вареную картошку, которой его угостили попутчики. Эта последняя, невостребованная бутылка с тех пор лежала у Петра в мешке, в то время как остальная посуда была давно опустошена, вынесена и выброшена.

— Тебе нельзя алкоголь, — отрезал Петр.

— Я не пить… при вас вылью… мне бутылка нужна.

Мальчик так завелся, что Петр предпочел достать бутылку, в которую Сеня вцепился, как пиявка, — открыл ее неуловимым движением пальца и, доказывая спутнику свою честность, опрокинул в открытое окно, едва не залив пеной потенциального танкиста, который как раз прогуливался с папиросой вдоль вагона.

— Зачем?.. — спросил Петр, и только после вопроса до него дошло, что Сеня, видимо, не оставил опасной мечты и что он собирается добыть новую порцию воды. Для Сталина — не больше, не меньше.

На лице сопровождающего отразилась такая гамма чувств, что Сеня, обеспокоенный, что ему помешают, заверил Петра:

— Не волнуйтесь, я ненадолго. От поезда не отстану… мне в Москву — позарез.

Он метнулся в тамбур, и Петр услышал через открытое окно, как мальчик спрашивает у человека с разводным ключом:

— Тут река есть?

— Какая тебе? — лениво спросил работник, не прерывая занятия. — У нас не одна… Волга подойдет тебе?

— Далеко до нее?

Металлические удары на минуту стихли.

— Воон, видишь… — протянул железнодорожник. — В тельняшке — Федор Алексеевич, шофер. Он вроде сейчас должен на пристань…

Удары возобновились. На Петра напало странное оцепенение, и он не пошевелил даже пальцем, чтобы остановить странного мальчика, которого категорически нельзя было бросать одного. Он преспокойно оставил купе, где нечем было поживиться вору (дневник был предусмотрительно спрятан от посторонних глаз в кармане куртки), и медленно — точно гири были привязаны к ногам — спустился на платформу.

— Что слышно? — спросил он у железнодорожника. — Как на фронте?

Тот пожал плечами.

— Бьют нас фашисты… крику много было, что сильны неимоверно, а как до дела — пшик.

Эти новости каждый раз словно резали Петра ножом по больному; его пробрал озноб. Он уже не представлял, какую конфигурацию театра военных действий они застанут, когда приедут в Москву. Он предчувствовал, что крылатый голос Левитана вуалирует разгром наголову и что на границах творится что-то страшное. Но все-таки что именно?.. Почему не наступаем?..