Заветная вода

— Стой! — прогремело в коридоре, и мимо двери сумасшедшими прыжками промчался кто-то в белом, и, когда видение скрылось в сторону тамбура, до Петра дошло, что это проскакал майор в рубахе и в кальсонах. Удары, рев, утробный рык — стало ясно, что в тамбуре свирепо дерутся, не на жизнь, а на смерть — с таким самозабвением, что постороннему опасно соваться в эту свару. Сон разом слетел с очухавшегося Петра. Пахло порохом и гарью, кисловатый дымок расходился по купе, и Петр запоздало понял, что Андрея Ильича нет на месте — именно его упругий кульбит вернул соседей из сна к действительности. Цирковой прыжок, как показалось Петру, был хорошо подготовлен и просчитан: белье Андрей Ильич предусмотрительно отодвинул в сторону, чтобы не мешало пафосному полету, а свернутый матрас засунул к багажу. Пока Петр с интересом изучал лежбище акробата, его рассеянное внимание привлекла поврежденная переборка, где хлипкая фанера была разбита и словно выдрана с мясом — грубые, нештатные, бросающиеся в глаза дырки, которых вчера не было. Пока оторопелый Петр осмысливал, что эти дырки вкупе с пороховым духом означают пулевые отверстия и что за стеной спит Сеня, кто-то сорвал стоп-кран, и поезд дернуло; зазвенели ссыпавшиеся со столика баночки, охнула, уцепившись за скобу, Муся; кто-то упал с полки, послышалась ругань, заплакали дети, заголосила утробным воем Зинаида Осиповна. Жалкий и встрепанный Ефим Леонтьевич размазывал по морщинистому лбу кровь, которая заструилась по седым прядям из его рассеченной головы. Петра повернуло так резко, что боль отдалась в потревоженном шве; он упал на полку. Ему было страшно идти в соседнее купе и смотреть, что случилось с Сеней, но он все-таки собрался с силами и встал, держась за бок.

Из коридора ему бросилось в глаза, что бледный растерянный Сеня сидит, съежившись, у самой двери. Шапочка сбилась на бок, из-под нее в беспорядке торчали перья светло-русых прядей. Грязный пластырь, который прилепила сошедшая в Омске докторша, почти оторвался и свисал с брови, как тряпочка.

— Она просила поменяться, — бормотал Сеня, сомнамбулически вращая помраченными, расфокусированными глазами. Его бессмысленный, как у слепого, взгляд блуждал с предмета на предмет без смысла. — Сказала, они наверху будут друг на друга смотреть… чтобы не мешать.

Только сейчас, протиснувшись в купе, Петр увидел, что Миша, забыв про сломанный палец, с медвежьей, неловкой заботой стаскивает с верхней полки что-то безжизненное и обмякшее, как резиновый манекен. Он безошибочным чутьем, включившим звериный инстинкт, который не нуждался в осязании, определил, что рядом мертвая плоть. Он словно ощущал, как на его глазах холодеют мертвые стопы, мертвые колени, мертвая рука, торчащая из ночного халатика, где заклекли кровавые сгустки. Растрепанные, сбитые в клок волосы. Серые губы с остатками малиновой помады. Водянистая сыворотка в остановившихся глазах, наполовину затянутых землистыми веками. Глядя, как свирепо Миша мнет руками это снулое тело, как рвет простыню, как цепляется зубами за застежку, Петр не сразу понял, что он пытается делать перевязку или искусственное дыхание, о котором где-то слышал, но не знает, что к чему.

— Уби-и-и-ли!… - заголосила какая-то тетка, и душераздирающий вой подхватила Зинаида Осиповна: — Уби- и-и-и-ли!..

Под ногами хрустнуло. Осколки стекла. Петр подумал, что Валя не одобрила бы нескромные взгляды, заставшие ее в неподобающем виде посмертного неглиже, — он отвернулся, наступил во что-то мокрое и на всякий случай за руку вывел Сеню из купе.

— Что это, кровь? — пробормотал он, готовый к самым неприятным зрелищам.

Ему уже чудилась везде липкое красное безумие, как на бойне. Он не сразу понял, что крови не было.

— Это вода, — сказал Сеня тихонько. — Моя фляга. Я ее под подушку засунул… вывалилась.

Среди всеобщего вагонного коллапса и недоумения выскочил из тамбура майор — свирепый огнедышащий бог исподнего, — который тащил красного от схватки, словно рак, скрученного чем-то подсобным Андрея Ильича с полуоторванным воротником и оцарапанной скулой.

— Проводница! Начальника поезда! — кричал майор, перекрывая зычным голосом беспокойные гражданские шумы, и в исступлении пнул своего пленника. — Девушку застрелил, сволочь… что она тебе сделала?