Зависть богов (СИ)

— Вы на него, пожалуйста, не сердитесь, Станислав Федотович, — продолжала Корделия, — он в первые дни прятаться будет. Мартин боится людей. Ко мне вот за пару месяцев привык, а с остальными пока сложно.

Капитан вздохнул.

— Вот уж чем меня не удивить, так это выходками киборгов. Сгущенка, кошки, штаны… Правда, Ланс? — Он обернулся к сидевшему в углу пультогостиной темноволосому киборгу. Тот как-то повинно склонил голову. — У наших с людьми тоже все непросто. Даже у Дэна. Хотя он, казалось бы, мальчик взрослый и самостоятельный. А вот с Лансом еще заботы будут. С вашим-то, по крайней мере, клетка не понадобится.

Потом Мартин отправился на яхту за вещами, а Корделия, сделав вид, что тоже хочет взглянуть на каюту, попросила навигатора ее проводить. Убедившись, что капитан их не видит, она шепнула рыжему несколько слов. Рыжий вопросительно выгнул бровь.

— Мне сохранить это в тайне?

— Желательно. Для людей это опасности не представляет. Но если они будут в курсе, Мартин догадается.

Навигатор несколько мгновений подумал, затем кивнул, как бы признавая правоту Корделии.

— Хорошо. Я никому не скажу.

Потом экипаж яхты нанес ответный визит. Уже Вениамин Игнатьевич провел экскурсию для молодого коллеги. Полина предъявила остатки хаваарской травы, прожорливую биоклавиатуру на потолке и Котьку, которая, ошалев от такого наплыва гостей, пыталась спрятаться в диванчик. Тед, видимо, недостаточно удовлетворенный осмотром каюты Киры на яхте, пытался повторно осмотреть собственную. Разумеется, опять же в компании с Кирой. Михалыч чем-то гремел в машинном в ответ на ирландский прононс Джона Фланагана. И даже капитан МакМанус решился покинуть на несколько минут судно, чтобы пожать руку бывшему старшине космодесанта.

Корделия и Мартин сидели на койке в избранной им каюте.

— Все будет хорошо, — в который раз повторила Корделия. — Это хорошие люди. Ты можешь им доверять.

Мартин ничего не ответил. Только ниже опустил голову. Русая прядь, более темная у корня и будто выгоревшая на кончике, скатилась на лоб. Корделия чувствовала, что должна что-то сказать, что-то очень важное, а не это банальное, затертое «все будет хорошо», но ничего не могла придумать.

Обещать, что непременно вернется? Что заберет его? Что они полетят домой? Это же и так понятно. Чем больше она будет об этом твердить, тем печальней будет становиться Мартин. Она прижалась лбом к его виску. Как жаль, что она не обладает способностью киборгов обмениваться мыслями, не прибегая к словам. Без слов она бы многое могла ему сказать, то, что разучилась говорить пятнадцать лет назад. А с необходимостью все укладывать в слова, в предложения, соблюдать синтаксис, это почти невозможно.

— Помни о том, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, помни об этом.

Мартин шевельнулся. Он повернул голову так, чтобы их виски совпали, синхронизировались через стучащий в них ритм. Возможно, через этот ритм они обретут способность слышать мысли друг друга.

— Я тоже тебя люблю.

***

Флайер тряхнуло. Корделия услышала скрежет и стон. Протяжный стон сминаемого, раздираемого металла. Флайер содрогнулся, как подбитая камнем птица. Дернулся, заметался.

— Нас атакуют! — крикнул Ордынцев, вцепившись в штурвал. — Держись.

Корделия не испугалась. К ней пришла мимолетная, как вспышка, прохладная радость. Эта радость прокатилась по позвоночнику сверкающим ледяным кристаллом. «Вот оно!» подумала Корделия. «Свершилось».

Удар в бронированное брюхо аэромашины. Еще один. Флайер подбросило. Он завертелся, стал заваливаться на бок. Корделию удерживал в кресле ремень безопасности. Время замедлилось. Стало вязким. Минуты стекали горячей обжигающей смолой. Хвостовой стабилизатор отказал. Левый двигатель задымился. Корпус выдержал двойное попадание, не развалился, с визгливым жестяным стоном пережил деформацию, втягивая в поврежденное брюхо продавленные лохмотья, но утратил свою обтекаемую летучесть.

Это Ордынцев заставил ее лететь на аудиенцию в Совет Федерации на тяжелом бронированном «лимузине». Если бы она по своему обыкновению, по легкомысленной своей вызывающей дерзости выбрала верткую машинку с боеспособностью стрекозы, они были бы уже мертвы. Этот облитый броней, неповоротливый, медлительный жук еще пытался ползти, оставляя за собой дымный след — из вспоротого чрева стекала маслянистая кровь. Флайер падал. Бывший майор отчаянно тянул на себя штурвал. Панель управления покрылась яркими пятнами предупреждений.

Корделия взирала на происходящее почти безучастно. Будто находилась в пугающе правдоподобном симуляторе, созданном именно для таких, как она, страдающих эмоциональной атрофией. Чтобы испугались по-настоящему, чтобы кровь закипела от переизбытка адреналина, чтобы нервы тянулись и звенели, чтобы в голове — космическая пустота, чтобы сердце застряло в горле.