Мартин чувствовал ее волнение. Ее искренность была близка к 100%. Как такое может быть? Разве человек может страдать оттого, что причинил боль киборгу?
— Я простил, — очень серьезно ответил он. — И ты меня тоже… прости.
Она грустно улыбнулась и отвела с его лба отросшую волнистую прядь.
— На самом деле, — продолжала хозяйка, — это все от страха. На самом деле мы боимся быть отвергнутыми и показать свою уязвимость. Мы, люди, очень не хотим, чтобы нас уличили в этой уязвимости. В слабости и зависимости. И эту слабость мы чаще всего прячем за напускной бравадой и грубостью. Или вот за такими шуточными угрозами, вроде как «высечь розгами». На самом деле я хочу сказать совсем другое.
— Что?
— Что я очень боюсь тебя потерять. — Она помолчала. Потом добавила. — Если хочешь, я могу отменить мониторинг. И свой комм я тоже деактивирую.
— Нет, — быстро ответил Мартин. — Не хочу. Пусть будет.
— Ты уверен? Мартин, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя еще более зависимым, еще более несвободным.
— Я не чувствую себя зависимым. Напротив, мне так лучше. Легче. Я чувствую… я знаю, что я… не один.
— Хорошо. Пусть будет так. Пока… не научишься себя вести. И розги не забывай.
Вот так и пришли к взаимному согласию. Ей — душевное спокойствие, а ему — безопасность.
Мартин оторвался от созерцания облаков и поднялся, чтобы отправится на кухню за недостающими процентами. Но не успел. Хозяйка появилась раньше, со стаканом калорийного молочного коктейля с кленовым сиропом и большой плиткой шоколада.
— Ешь, немочь. А через час еще омлет будет и медовый торт.
========== Глава 4. Сицилианская защита ==========
Те две недели после побега Мартина и перед началом «боевых» действий Корделия впоследствии называла «каникулами».
Время взаимного доверительного узнавания, когда сомнения и страхи вдруг рассеялись, позволив двум таким разным и далеким друг от друга существам обнаружить внезапную, удивительную похожесть. Они оказались нужны друг другу. Как будто эти сомнения и страхи, покрывая мутным бугристым слоем два зеркала, искажали падающий в серебристую амальгаму образ, не позволяя его увидеть.
Что уж греха таить, Корделия тоже сомневалась. И даже побаивалась. Ночами вспоминала слова Ордынцева, его пламенные речи — краткое изложение неотвратимого будущего. Безумный киборг выжидает время! Опытный в притворстве и обмане, ненавидящий людей и жаждущий мести, он будет какое-то время изображать покорность, будет послушным, потом, освоившись, восстановив работоспособность, изучив обстановку и к этой обстановке приноровившись, убьет или покалечит свою «спасительницу».
Будучи человеком трезвомыслящим, без страха оценивающим реальность, Корделия допускала подобную вероятность. Даже пыталась присвоить ей выраженный в процентах эквивалент. В конце концов, все возможно. Даже схождения Геральдики с орбиты в ближайшие часы. И там есть какой-то жалкий процент. Также и вероятность гибели от руки Мартина не нулевая. Руку он ей вполне осознанно сломал. Тут в наличии неоспоримая психологическая подоплека — детская неокрепшая психика, подвергшаяся значительной деформации за несколько лет пребывания в научном центре «DEX-company».
В учебниках по психиатрии изложено немало подобных историй — историй вот таких несчастных детей, переживших в первые годы жизни насилие, а затем историй о том, в кого эти дети превратились. Насилие порождает насилие, жертва со временем превращается в палача. Кто об этом не знает? Да все знают. Излюбленная сюжетная фишка кровавой кинематографической драмы. Маньяк-убийца с тяжелым детством. Классика жанра. Вдобавок такая благодатная почва: детская, едва народившаяся психика, уже подраненная гибелью родителей, и целая свора садистов в фирменных комбинезонах. Есть ли шанс для поврежденного детского самосознания не прорасти в ядовитый хищный чертополох? Шанс, прямо скажем, ничтожный, учитывая криминальную статистику. И это шанс для людей с их свободой выбора и вариабельностью поведения.
А тут не человек. Разумная органическая машина с туннельным восприятием реальности, в котором функцию ментальных фильтров исполняет программа. Есть ли шансы у существа, различающего только два цвета — черный и белый? Люди причинили боль, следовательно, люди — враждебные объекты. А враждебные объекты подлежат уничтожению. Базовая установка с присвоенным ей наивысшим приоритетом.
Он мог ее убить. Всего лишь потому, что она человек. Мог таиться и притворяться. Мог выжидать, мог планировать месть. В тех условиях, где он пребывал, этому быстро учатся. Чтобы выжить. Чтобы облегчить боль. Разумное существо ломается. Хорошо изученный феномен еще со временем разгула инквизиции: отрицание своей человечности ради избавления от боли.
Корделия знала, что рискует. Она не питала иллюзий, как не питает иллюзий скалолаз на скользком утесе. Вертикальная поверхность не обрастет перилами и не подставит желанную перекладину под зависшую над пропастью ногу. Тут или пропасть или вершина. Третьего не дано. Корделия ступила на вершину. Хотя срывалась и падала. Но она победила. Не Мартина. Себя.