— Пока Серега сидит, никого не убьют, — уверенно сказал Витя. — Иначе все обвинение лопнет.
— Нет, Витя, — возразила я. — Впрямую, может, и не убьют, но могут устроить несчастный случай. Это очень умный человек. Или несколько человек, не знаю… Он посадил Сережку, убил его деда и мачеху, он почти убил его отца, и он почти убил меня. Если бы не чистая случайность, я бы умерла, а в руки следствия попала бы моя «предсмертная записка», которая окончательно убедила бы всех в Сережкиной вине. Двух зайцев одним выстрелом, а?.. И меня убрать, и Сережку поглубже закопать! Я только никак не могу понять, кто заинтересован во всех этих смертях?.. Ведь если речь идет о наследстве, если все это затеяно только для того, чтобы получить Володины деньги, то это… кто-то из Лавровых… Никто другой не может быть наследником!..
Мимоходом я подумала, что мы нарушаем слово, данное Эдьке, но остановиться уже не могла.
— Знаешь, Витя, когда я пришла поговорить с Ниной Владимировной, они там все были в гостиной, и я орала там, что это кто-то из них всех убивает и подставляет Сережку. И после этого Сережкиной бабке стало плохо… Может быть, убийца был среди них, он или испугался, что я смогу что-то обнаружить… Или он просто озлился и решил меня припугнуть там, в библиотеке… А потом ему пришла идея убить двух зайцев…
— А я тебе говорил, чтобы ты не лезла в это дело! — рассердился Витя. — Говорил я тебе или нет? Помогла ты Сереге? Нет, только хуже сделала!..
Мне стало так больно от этих слов, что я не выдержала и заплакала.
Витя перепугался. Видимо, как и многие мужчины, он не переносил женских слез. Пока он метался вокруг меня с кружкой воды и бумажными салфетками, из магазина вернулся Эдька. Увидев душераздирающую сцену, он, конечно, понял, что без него мы обсуждали что-то важное, надулся и демонстративно взгромоздил тяжелую сумку прямо на обеденный стол.
— Эдя! — завопила я, и слезы мои мигом высохли. — Куда ты грязную сумку на стол!..
— Бабьё! — презрительно хмыкнул Эдька, достал из сумки лежащую сверху коробку с новым замком и увел Витю в прихожую.
Я стала разбирать продукты, и тут стала ясна причина столь несвойственной Эдьке покладистости — в сумке обнаружилась бутылка водки.
— Эдька! — возмущенно крикнула я, высовываясь в прихожую и потрясая бутылкой. — Это что такое?
Парни, открыв входную дверь, ковырялись в замке.
— На свои купил, — проворчал Эдька, орудуя отверткой.
— Я разве про деньги?! — продолжала злиться я.
Эдька демонстративно повернулся ко мне спиной, не сказав ни слова. Скрипнув зубами, я вернулась на кухню.
…Пока я жарила курицу, варила картошку и кипятила чай, парни поменяли мне замок, и Витя торжественно вручил мне новые ключи. Я отделила от связки один и молча протянула его Эдьке. Он так же молча сунул его в карман.
— Эдя, — спросила я, — а тетя Женя читала ту записку, ну… «посмертную»?
— Нет, — пробурчал Эдька. — Она без очков была, а без них читать она не может. Я ей сказал, что ты из-за Сереги… из-за того, что его посадили… И Веранде звонить я ей запретил.
Теперь понятно, почему Верка не донимает меня звонками!
— Эдечка, — проникновенно сказала я. — Я тебя люблю!
И в порыве горячей благодарности чмокнула его в небритую щеку. Эдька почему-то густо покраснел.
…После обеда мы попытались продолжить «мозговой штурм», но получалось у нас это плохо, потому что за обедом Эдька напился. Несовершенство окружающего мира в очередной раз ранило его нежную душу, и он, как всегда, прибег к «душеукрепляющему». Я в конце концов отобрала у него бутылку и убрала в холодильник, но было поздно. Он стал крикливым, бестолковым и несносным, и так надоел нам с Витей, что мы решили расходиться, тем более что за окном уже стемнело.
Я еле-еле отбилась от Эдьки, который орал, чтобы я шла ночевать к ним. Не хотелось врать что-то тете Жене и выслушивать ее жалостливые причитания. Потом соберусь с силами и поговорю с ней, и все объясню, и поблагодарю…
Витя тоже предлагал мне защиту и кров, но я отвергла и их, поклявшись быть очень осторожной и внимательной и поднимать тревогу при любом подозрительном шорохе.
Я дважды повернула новый ключ в новом замке и наконец осталась одна. Стало тихо, только громко тикал будильник на тумбочке. Я завернулась в плед и залезла на диван.
Конечно, мне было страшновато. Неизвестно, что еще придет в голову убийце, а главное, неизвестно, знает ли он, что его попытка не удалась?..
Мы с Витей и Эдькой, конечно, обсуждали этот вопрос, и наши мнения разделились. Эдька утверждал, что у меня был настолько «дохлый» вид, что убийце и в голову не могло прийти усомниться в успехе. По его мнению, убийца убрался подальше и теперь и близко не подойдет к моему дому, чтобы ненароком не засветиться.