Зависть: теория социального поведения

Анализируя культ добровольной бедности, который зачастую особенно расцветал среди богатых и состоятельных, социолог В.Э. Мюльман соглашается с историком Гербертом Грундманом, считавшим, что в период Высокого Средневековья рост процветания, возникновение денежной экономики, рост городского населения и зарождение промышленных ремесел привели к религиозным движениям, захватившим людей из всех социальных классов, действительно стремившихся вести простую и строгую христианскую жизнь. Ни Мюльман, ни Грундман не стремятся объяснить культ бедности, даже среди аристократии, как непосредственный результат социальных изменений в жизни тех, кто принимал решение избрать иной образ жизни. Мюльман утверждает: «В то же время следует задаться вопросом, что на самом деле происходит, когда образ жизни «бедных», т. е. usus taxendi[370], намеренно усваивается и практикуется, т. к. является занятием презираемого класса. При этом переворачивается не социальная пирамида, а культурная структура. Теперь не «парии выворачивают ценности наизнанку, чтобы они им больше подходили»; инверсия потеряла свои классовые коннотации, поскольку ее практикуют люди всех классов»[371].

Однако Мюльман не идет дальше, чтобы ответить на свой собственный вопрос. Без сомнения, здесь играет роль, как, я надеюсь, показано в этой книге, человеческое умонастроение и перемена в характере, которые никоим образом не ограничиваются Средними веками и проблемами этого периода. Одно из самых глубоких желаний человека, приводящее к тому, что практически является рефлексивным или компульсивным стилем поведения и действия, – избежать зависти. Он желает такой социальной ситуации, когда ему вообще не нужно подозревать кого-то (не себя самого) в том, что его пожирает зависть к другим – к нему, но не обязательно только к нему. Такое, и только такое общество было бы по-настоящему безопасным, социальной средой без потенциальных агрессоров. Поскольку очевидно, что человек, придерживаясь более верного мнения, чем современные теоретики «фрустрации», полагает, что никакие общие улучшения не могут сделать человека полностью и абсолютно неагрессивным, то чувствительные люди готовы добровольно выбрать настолько скромный образ жизни, насколько это возможно, в надежде избежать агрессивной зависти. Аристократ или процветающий бизнесмен, нередко происходящий из высшего класса, присоединяется, в качестве представителя всего своего класса или всех вызывающих зависть людей высшего класса, к хилиастическому движению, в котором, во-первых, не должно быть зависти между членами, а во-вторых, все те ценности, которые дают основания для зависти, отрицаемы и презираемы, – к движению, на самом деле обещающему новый мир, совершенно лишенный любых возможностей для зависти.

Существенно, что европейские социалисты XIX и XX вв. в своих поисках предшественников остановились именно на тех хилиастических революционерах, которые, как катары и богомилы, были энтузиастами, охваченными рессентиментом, но не смогли создать никаких крупных независимых и стабильных обществ. Это были еретики, которые обычно попадали на костер до того, как сталкивались с необходимостью разбираться в практических и экономических проблемах общества.

Арно Борст привлекает внимание к тому, что катары были открыты социалистами: «Угнетенные всех эпох становятся героями для тех, кто понимает свободу в экономических терминах. Когда в 1885 г. марксист Карл Каутский искал предтеч современного социализма, он наткнулся на катаров, хотя и не имел о них ясного представления. Позже, в 1906 г., его коллега-марксист Милорад Попович интерпретировал борьбу богомилов, историю которых он хорошо знал, как классовую борьбу. Через год Джоаккино Вольпе, итальянский социалист и модернист, изобразил итальянских еретиков как представителей низшего класса, а в 1911–1914 гг. его ученики Луиджи Дзанони и Антонино Де Стефано довели этот тезис социалистов до крайности, назвав катаров революционным движением, плохо замаскированным под религию»[372].

Повсеместное присутствие зависти в человеческих отношениях, склонность учитывать ее у других даже тогда, когда она объективно не так уж и остра, – это один из фундаментальных составных элементов социальной реальности. Из-за того, что зависть – зависть других – по своей природе всегда является непримиримым, негативным, контрпродуктивным чувством, на протяжении истории наиболее успешные культуры создали механизмы, сдерживающие зависть.