Зависть: теория социального поведения

Главная особенность чувства зависти, как мы показали в начале книги, всегда связана с тем, что завистливый человек не столько хочет иметь то, чем владеют другие, сколько жаждет такого положения вещей, когда никто не мог бы наслаждаться предметом или образом жизни, вызывающим у него зависть. Однако поскольку зависть – это целиком и полностью относительная эмоция, совершенно не зависящая от реального уровня существующего неравенства, может также случиться, что люди, ведущие комфортабельную жизнь, присоединятся к завистливой революционной группе тех, кто рожден в бедности, если они желают напасть на тех, чье положение выше, чем у них, причинить им вред или, по крайней мере, пристыдить их.

Мелкие дворяне всегда найдут повод для зависти к более крупным, как и те – к высшим аристократам, или процветающий приходский священник – к епископу. Таким образом, динамика зависти, которую может вызвать и разжечь малейшее неравенство, объясняет, почему движения парий, движения пролетарских революционеров постоянно пополняются за счет таких людей, чей стандарт жизни выше, чем у обездоленных. Более того, вполне возможно, что в обществе, где нет или почти нет привязанного к роскоши высшего класса, этот феномен также будет проявляться. В общем и целом в группе любимцев фортуны всегда будет достаточное неравенство для того, чтобы те из них, кто к этому склонен, отвергли свою собственную среду ради пролетарской партии.

Конечно, нередко людей из высших классов побуждает присоединиться к движению парий подлинный идеализм; их единственное желание состоит в том, чтобы творить добро, потому что они больше не могут выносить вида несчастий других людей. Мы могли бы предположить, что они не ощущают никакой зависти к процветающим людям равного им социального статуса. Но даже если это так, наша гипотеза все еще верна в том отношении, что люди такого типа считают, что они не могут оказать эффективную помощь, даже психологическую, своим протеже, до тех пор пока продолжают существовать богатые семьи, сам вид которых пробуждает в рабочем, освобожденном от бедности, мучения зависти. Именно это, должно быть, имели в виду Сидней и Беатриса Веббы, когда писали: «Можно без преувеличения сказать, что в наши дни в Англии или Америке само существование богатого и праздного семейства, даже если последнее, что называется, ведет себя тактично, подает пагубный пример всей округе: снижает стандарты, портит нравы, противодействуя в этом отношении усилиям церкви и школы»[368].

Иными словами, даже когда революционер или прогрессивный реформатор из хорошей семьи лично никому не завидует и требует всего-навсего крайне сурового налогообложения, он вынужден, с учетом подлинной или – очень часто – показной зависти своих протеже или обездоленных товарищей, защищать и реализовывать политику, основанную на зависти.

Важно подчеркнуть, что признание этой связи не означает, что социальные реформы и дела милосердия, вызванные невыносимым зрелищем несчастья других, сами по себе сомнительны. То, что общество, т. е. его активные члены, стремится исправить вопиющее социальное зло, – это прагматичная политика, которая в то же время согласуется с большинством моральных доктрин, религиозных и светских. Однако не следует разумные социальные меры и меры по социальному обеспечению, которые могут быть связаны со структурными инновациями, путать со структурной агрессией, принципом действия которой является удовлетворение неутолимой зависти. Такие меры склонны приводить к противоположным результатам. Некоторые из левеллеров настаивали на более реалистических и менее завистливых требованиях, чем те, которые обязаны провозглашать в своих манифестах их современные собратья. Группа левеллеров времен Кромвеля писала: «Сим провозглашаем, что мы никогда не имели намерения уравнять человеческие владения, ибо нашим самым сокровенным замыслом было, дабы Содружество пришло в такое состояние, когда каждому человеку позволено безопасно наслаждаться своею собственностью»[369].

Хилиастические движения