Разумеется, верно и то, что зависть равным образом может выражаться и в желании сохранить неравенство, и в желании достичь равенства. Ревниво охраняемые привилегии достигших успеха могут быть так же вредны для благосостояния других, как и зависть неудачника. Печально известная практика некоторых профессиональных союзов, особенно в США и Британии, дискриминирующая этнические меньшинства и людей, чьи родственники не связаны с отраслью, а также приносящая вред общественности, лишая ее качественных услуг, – это чистый случай такого типа зависти. Ее также можно обнаружить в профессиональных кругах и в профессиональных ассоциациях. Но тут может иметься существенное различие. Когда высокооплачиваемый специалист, квалифицированный рабочий и т. п. протестуют против того, чтобы к их уровню оплаты приближались люди с более низкой квалификацией, они проявляют ревность, а не настоящую зависть. Они защищают собственную территорию, как это инстинктивно делают животные, когда кто-то нарушает их границы. Поэтому крайне маловероятно, что в вообразимом будущем человек перестанет реагировать на такие вторжения. Мы просто должны учитывать такую форму поведения. Это также форма психологического самоутверждения. «Я заслуживаю уважения, потому что я работал много лет, чтобы оказаться на своем нынешнем месте; я не позволю, чтобы люди перепрыгивали в одну со мной категорию по уровню доходов только потому, что в их профсоюзе больше членов». Если в то же время он настаивает на ограничениях при приеме на работу, такая установка может привести к превращению рынка труда в окостеневшую систему профессиональных каст, что вредно любому современному индустриальному обществу. Общественный эффект такой ревности и жадности обязательно будет выражаться в сдерживании предприимчивости, инновационной деятельности и роста. Однако если квалифицированный человек готов допустить в свою высокооплачиваемую группу любого специалиста с необходимой квалификацией и обижается исключительно на то, что другие, несущие меньшую ответственность и не обладающие его умениями, получают примерно такое же вознаграждение, добившись этого посредством основанного на зависти группового давления, то его протест – это совсем другое дело. Несмотря на то что он защищает собственные интересы, он также настаивает на том, что бóльший потенциал роста имеет такая социально-экономическая система, которая допускает значительную разницу при вознаграждении различных услуг. Наоборот, всякий, кто выступает за общество, не допускающее существенных различий в вознаграждении (а это является целью многих социалистических партий, по крайней мере теоретически), очевидно, предпочитает коллапс экономики необходимости смириться с тем неоспоримым фактом, что в любом обществе всегда будут какие-либо потенциально завистливые члены.
В наших современных обществах применительно к случаям патологической алчности и скупости еще возможно говорить о стяжательстве как о социальном грехе. Но в качестве концептуального представления это больше не имеет смысла. Человек, работающий сверхурочно, чтобы позволить себе что-то, чего желает он или его семья, ни у кого ничего не отбирает. Абсурдно осуждать такого человека, как если бы он был абсолютным монархом, извлекающим из своих подданных последние драгоценные монеты в экономике с постоянным запасом золота или серебра. Как только начинается реальный экономический рост и появляется технология, способная произвести любой товар в количестве, достаточном для удовлетворения спроса на него, алчность и стяжательство как термины социальной критики теряют всякий реальный смысл.
Глава 14. Чувство справедливости и идея равенства
Многие обращали внимание на то, что те чувства и установки, которые жизненно необходимы для существования политической организации общества, – а именно чувства беспристрастности, справедливости и несправедливости – присущи человеку в силу его способности к зависти. Зависть появляется, если в одной местности политическая власть предоставляет торговцу привилегии, которых нет в другой местности; если одного человека подвергают произвольному налогообложению, в то время как другого налогами не облагают. Из политического перетягивания каната между теми, кто принимает законы, и теми, кто должен их исполнять, возникает нечто, похожее на равенство перед законом. Первоначально в интересах властей было сохранить возможность определенного неравенства перед законом, так как это могло быть выгодно в финансовом отношении; кроме того, произвольный контроль, допуская неравное распределение привилегий, обычно приводит к увеличению власти.