Зависть: теория социального поведения

Элементарное чувство собственности, инстинкт, заставляющий обозначать границы владений, встречается у рыб, птиц и различных млекопитающих в форме территориального инстинкта. Сейчас считается, что это фундаментальное биологическое влечение. В пределах определенного ареала обитания у животного не должно быть конкурентов его собственного вида и паразитов, чтобы у него было достаточно пищи в его непосредственном окружении. Точно так же, как некоторые животные проявляют чрезмерное усердие в защите своей территории, может поступать и жадный человек, заходя слишком далеко по отношению к другим людям. Но это не отменяет фундаментальной истины, что зависть и агрессия будут существовать всегда, пока у людей нет возможности по собственному желанию захватывать физическую территорию других. Пока A с неизбежностью занимает какое-либо место в пространстве – будь то пещера, маленькое поле, место для рыбной ловли или хорошо оплачиваемая работа, – всегда найдутся B, C и D, не говоря о других, которые пожелают занять его место. Теории, которые выдвигают социалисты и им подобные для решения этой проблемы, сводятся к следующему: властный институт, т. е. государство или бюрократ, распределяет места для A, B, C и т. д. – например, квартиры, – чтобы предотвратить зависть B по отношению к C и A. Как мы обнаружили уже давно, такая процедура совершенно не помогает делу. Наоборот, она увеличивает зависть. Кроме того, что A, B, C и D будут завидовать бюрократу или комитету X, отвечающим за распределение и, следовательно, занимающим достойное зависти положение во власти, остается по-прежнему верным то, что даже ангельски беспристрастный исполнительный орган, действительно стремящийся к совершенной социальной справедливости, был бы не в состоянии устроить так, чтобы A, B, C и D не завидовали друг другу из-за физических мест в пространстве и времени. Любому, кто хочет представить себе такого рода зависть, достаточно обратиться к австрийским ежедневным газетам, например лета 1964 г., в которых зависть к привилегированным жильцам новых муниципальных домов в управляемых социалистами муниципалитетах разжигалась самым грубым образом.

С точки зрения устранения зависти безразлично, снимает ли человек хороший дом на свободном рынке оттого, что он богаче другого человека, или получает его оттого, что он принадлежит к политически правильной группе. В последнем случае он предстает в более невыгодном свете, потому что бессилие перед лицом политической власти переживается как более унизительное, чем бессилие перед чужими деньгами. В конце концов, можно выиграть в футбольном тотализаторе, но нельзя быстро завоевать благосклонность правящей партии; политические партии часто совсем не заинтересованы в том, чтобы обеспечить всем одинаковое благосостояние. Они не желают ослаблять свою власть, основанную на полномочиях распределять ограниченное количество жилья, должностей и т. п.

В одном американском докладе о проблеме равенства содержалась шуточная рекомендация: чтобы распределение жилья в обществе было совершенно «справедливым», все жильцы дома, несомненно, должны минимум раз в год переселяться: те, кто живет на верхнем этаже – вниз, живущие на втором этаже, – на пятый и т. д., пока через несколько лет каждый из них не прочувствует все достоинства и недостатки здания.

Фальшивое равенство и демонстративное потребление

Согласно Шелеру, зависть приводит к рессентименту, который сильнее всего там, где «связанные с этим ценности или имущество недоступны в силу своей природы и когда они, кроме того, принадлежат к той области, где сравнение между нами и другими возможно»[396].

В 1954 г. на основании изучения тенденций в США к тому же выводу пришел американский историк Дэвид М. Поттер. Он использовал термин «завистливая близость». Ненависть, зависть и рессентимент проявляются в США все сильнее: что парадоксально, прямо пропорционально возможности отдельных классов наблюдать друг друга во время отдыха, например во время занятий спортом и путешествий (у всех есть машины, и почти каждый мог бы иметь моторную лодку), или же прямо пропорционально степени общедоступности, по крайней мере в кредит, бытовой техники, одежды и любых других статусных атрибутов – потому что именно здесь, в контексте демократической и эгалитарной области сравнения, в полной мере ощущаются сохранившиеся в Америке классовые барьеры.

Дело в том, что в Америке сын рабочего может водить такую же машину, носить такую же одежду, приглашать друзей в тот же ресторан и, в отличие от Англии, говорить на том же английском языке, что и сын врача или банкира, но его шансы на то, что банкир или врач согласится выдать за него дочь, крайне малы. А когда внутри области сравнения все является доступным и равным и барьер связан не с профессией, а с цветом кожи человека или со страной происхождения его отцов и дедов, то от этого он не становится менее болезненным[397].

Легитимная и нелегитимная зависть