Зависть: теория социального поведения

Турнье нигде прямо не говорит об источнике универсального чувства вины, которое стало преследовать человека задолго до возникновения монотеистических религий. Однако ответ на этот вопрос содержится в некоторых собственных признаниях и переживаниях Турнье, а именно в описании тех ситуаций, когда он совершенно определенно чувствует себя под угрозой зависти других людей. Прояснению этого вопроса мешает то, что иногда Турнье некритически употребляет термин «социальная справедливость», скрывающий от него, что любое проявление неравенства, неважно, насколько оно незначительно или неизбежно, может быть поводом для зависти и соответственно для чувства социальной вины.

«В жизни все мы обычно такие сдержанные… И очень не склонны свободно обсуждать наши финансовые проблемы даже с лучшими друзьями, особенно с теми, кто кажется нам менее состоятельным, чем мы. Высокопоставленные профсоюзные деятели будут скрывать от рабочих процветание, которого они достигли на службе делу рабочего класса. Источником чувства вины является исключительно эта неискренность. Затем общество в целом предпринимает организованные попытки освободиться от этой вины, неумолимо связанной с преимуществами свободы».

До этого места описание избегания зависти у Турнье соответствует действительности. Но его собственное чувство вины за свое благоденствие так велико, что он продолжает: «Зарплаты установлены коллективными договорами; продвижение по службе автоматически связано со стажем. Я, разумеется, не критикую прогресс, который, во всяком случае, уменьшает вину в существовании нищеты, но есть также вина собственности. …Но все социальное законодательство… до сих пор чрезвычайно несовершенное, кажется тонким покровом, неуклюже наброшенным на больную совесть богатых»[429].

Турнье не в состоянии понять, что чувства зависти и стыда обостряются именно потому, что утопия эгалитарного общества кажется почти осуществившейся и что в процессе ее осуществления экзистенциальное неравенство стало заметнее. В принципе Турнье осознает это, например, когда пишет: «Любопытный парадокс состоит в том, что сотрудника, который вполне заслуживает повышения, больше смущает реакция его коллег, чем бессовестного карьериста, который сознательно стремится к повышению, не гнушаясь никакими средствами»[430].

В чем состоит парадокс? На это есть намек в следующих фразах Турнье: «Мне неловко, что я здоров, когда столько людей больны; что я счастлив, когда так много несчастных; что у меня есть деньги, а многим их не хватает. Кроме того, меня несколько смущает то, что я люблю свою профессию, тогда как многие люди страдают от бремени ненавистной им работы…»[431]

Однако в поисках корней чувства вины Турнье сам обнажает его причины: он считает, что окружен бесчисленными потенциально завистливыми людьми, которые вызывают у него чувство дискомфорта – ровно так же, как примитивный человек подозревает, что, пока он здоров, счастлив и благополучен, каждый куст скрывает чары или дух его завистливого родственника.

Мазохизм западного человека

Турнье пересказывает свой разговор с приятелем и коллегой, который сказал ему, что его чувство вины болезненно, преувеличенно и что он страдает от «искаженного чувства ответственности». Хотя Турнье и признал, что он не несет ответственности за весь мир, он обнаружил, что этот разговор не принес ему особой пользы.

«В этот момент мое чувство вины вспыхнуло с новой силой». Да, он знает про фарисеев, которые переживают из-за умирающих от голода индийцев, но не видят нищеты рядом с собой. Однако его собственные страдания только увеличиваются, когда он получает письмо от другого знакомого, который пишет ему: «Я только что узнал, что, согласно статистике, значительная часть человечества недоедает; земные плоды неправильно распределяются. В результате мне неловко, когда я ем и когда я сплю в кровати, и я не осмеливаюсь искать развлечений по праздникам и выходным».

Турнье неспособен выбрать между советом своего приятеля-психиатра и жалобой другого знакомого – что хуже? Вытеснить чувство вины или, как сформулировал бы я, страх перед завистью остального мира либо определить границы собственной ответственности?

«Конечно, мой знакомый психиатр скажет, что и этот человек, как и я, вероятно, болен. Но существует и другая болезнь, всеобщая болезнь, повсеместное «вытеснение совести». Не потому ли в мире так много страданий, что так много хороших людей, которые морально безупречно и крайне щепетильно относятся к своим непосредственным обязанностям, с чрезмерной легкостью убеждают себя в том, что колоссальные страдания, происходящие где-то далеко, находятся вне их радиуса действий? …Так, в результате чего-то вроде всеобщего заговора продолжает существовать вопиющая несправедливость»[432].