Зависть: теория социального поведения

Если полития вознаграждает своих высших выборных должностных лиц достаточно или более чем достаточно, то избирателям не нужно постоянно беспокоиться о том, не занял ли свой высокий пост тот, кто на нем сейчас находится, для того, чтобы использовать свое положение в ущерб сообществу. Однако в случае если законодатели, уступая «здоровому» (завистливому) мнению народа, не имеют (завидной) возможности обеспечить приличное вознаграждение высшим государственным служащим, то демократическая зависть поворачивается другим боком, и люди спрашивают: «Если этот человек так преуспел в бизнесе или в своей профессии, почему он должен желать власти? Чем он отличается от нас, простых смертных? Может быть, он опасно честолюбив? Может быть, он стремится занять государственную должность, чтобы использовать ее для извлечения незаконных доходов?» Такая установка в США выражается в ограничениях, наложенных Конгрессом на высших государственных служащих федерального правительства (которые, однако, не распространяются на самих конгрессменов).

В обществе, экономически стратифицированном по доходам, тем не менее есть множество разных способов найти компромисс и сделать государственные должности достаточно привлекательными в финансовом отношении, чтобы выдвижение кем-то своей кандидатуры казалось вполне разумным и закономерным шагом, но не слишком возбуждало зависть к избранным на эти посты. Но если полития, например кибуц, принципиально и не делая исключений ни для кого, не платит своим членам и в то же время в духе Карла Маркса требует от каждого по способностям, выдавая каждому долю в соответствии с его потребностями, как равному среди равных, то дилемма эгалитариста встает перед ним во всей полноте. У любого, кто занимает руководящий пост в кибуце, остается меньше времени на семью и увлечения; возможно, он даже будет вынужден расходовать собственные скромные ресурсы, чтобы выполнить свои обязанности; при этом он не только не получает никакой компенсации, но за его жизнью еще и наблюдают более ревностно, чем за жизнью других членов общины, чтобы убедиться, что он не берет из общих запасов ничего сверх того, что получают другие. С течением времени число тех, кто хоть в какой-то степени согласен взять на себя руководящую роль, становится все меньше и меньше, и так до того момента, когда члены кибуца внезапно с неудовольствием осознают, что, собственно говоря, руководящие посты все время занимают одни и те же люди. Это, в свою очередь, вызывает настоящий рессентимент. Итак, зависть породила порочный круг; чем больше это становится явным в отношении лидеров, тем больше трения между лидерами и всеми остальными. Те, кто изучал кибуцное общество, не смогли увидеть выхода из этого автоматически генерирующегося конфликта.

Выводы из этого для более крупных обществ очевидны. В конце концов, кибуц представляет собой модель чистой демократии. Если существующие демократии достигнут такой стадии, когда те, кто занимает государственные должности, из принципиальных соображений, будут постоянно находиться под злобным прицелом критики со стороны общественности – не потому, что они на самом деле в чем-то виноваты, а потому, что они вынуждены употреблять власть, – тогда усилиями завистливых защитников демократии круг толстокожих людей, занимающих государственные посты, будет становится все более узким, а сами эти люди будут относиться к общественному мнению с возрастающим безразличием.

Мотивы основателей

Есть множество свидетельств тому, что занятая совместным делом община в состоянии терпеть значительное неравенство между членами и даже сохранять и поощрять его, используя в качестве стимула тяжелые условия жизни первопроходцев. Необходимость выживания в суровом и опасном окружении сама по себе не должна была вызвать у основателей кибуцного движения стабильную потребность в абсолютном равенстве, поскольку в других случаях освоения новых земель и основания там поселений этого не происходило. Таким образом, наряду с объективными факторами должны были существовать факторы идейные или идеологические. Как отмечали люди, хорошо знакомые с кибуцным движением, на планирование этих поселений оказали прямое влияние в том числе такие неожиданные прообразы, как немецкое молодежное движение.

Итак, мы сталкиваемся с вопросом, знали ли основатели и первоначальные члены кибуцев – и, собственно говоря, знают ли взрослые кибуцники в наши дни, – что их община представляет собой попытку построения общества, свободного от зависти. Они осознанно избрали идеал равенства. Очевидно – по крайней мере, это следует из новейшей литературы о кибуцном движении, – что о равенстве упоминается чаще, чем о концепте социальной справедливости. Это совершенно естественно для общины, где люди по-настоящему равны и это равенство постоянно. Но существовало ли когда-нибудь понимание того, что в кибуце была сделана попытка воплотить вековую мечту об обществе, в котором никто не завидует и никому не завидуют?