Швейцарский психотерапевт Поль Турнье считает возможным предполагать (подобно многим психоаналитикам), что за воспитание в детях представления о том, что все, что приносит удовольствие, греховно, в основном несут ответственность строгие родители. Многие родители говорили ему, что им с детства внушали принцип: «Удовольствия запрещены!» После этого взрослый не может получать удовольствие со спокойной совестью, угрызения которой отравляют ему наслаждения.
«Люди, которым в детстве внушили эту идею, обременяют себя тяжелыми обязанностями или совершают ненужные жертвы с единственной целью – позволить себе после этого какое-нибудь удовольствие, не омраченное угрызениями совести. Они тщательно ведут в уме сложную бухгалтерию, за которой всегда в какой-то степени стоит тревога…»[185]
Турнье отмечает, что это компульсивное поведение не связано с христианством, которое в принципе не считает Господа существом, препятствующим своим детям получать удовольствие, даже незаслуженное. На самом деле грехом, а именно грехом уныния, считается чувство вины.
Здесь мы сделаем попытку дать более широкую интерпретацию. Любой, кто знаком с тревогой и страхом у различных примитивных народов – с чувствами, которые они испытывают всегда, когда им везет, – а также знаком с чрезвычайно снисходительным воспитанием, которое часто господствует у этих народов, вряд ли в состоянии рассматривать сверхжесткий родительский контроль как главную причину угрызений совести из-за удовольствий и счастья. Здесь мы имеем дело скорее с первичной человеческой тревогой, возникающей из переживания зависти. Она мало связана с конкретной культурой или с конкретным типом общества и воспитания, хотя они могут усилить или ослабить ее. Несмотря на то что строгие, пуритански настроенные родители могут, посредством своих замечаний и воплощаемых ими ценностей, возбудить у детей чувство вины, они сами – жертвы своей тревоги по поводу зависти. А если бы мы стали прослеживать это чувство до родителей родителей, то оказались в ситуации регресса в бесконечность.
Состояние тревоги, чувство вины, страха перед катастрофой возмездия (перстень Поликрата) – все это представляет собой комбинацию суеверий и эмпирически подтверждаемой (т. е. реальной) тревоги по поводу зависти другого человека, обычно ближнего. Говоря точнее, можно обнаружить, что почти все суеверия черпают свою энергию из этой особой тревоги по поводу зависти и могут быть интерпретированы как система ритуального контроля среды, направленная против зависти. Она глубоко укоренена в каждом из нас, более или менее вне зависимости от существующей культуры и ее цивилизующего технологического уровня. Это можно продемонстрировать. Человеку описывают ситуацию счастья, крепкого здоровья, гарантированного успеха, а потом его просят представить себя в этой ситуации. После этого его спрашивают: «Что вы сделаете в самую первую очередь?» Почти всегда человек отвечает: «Я постучу по дереву» и т. п. Если на этом не останавливаться и попросить его подумать, почему он это сделал бы, то вероятно, что он впервые в жизни обнаружит в себе страх перед завистью какого-то анонимного другого, которую он попытался успокоить таким образом. Но поскольку христианин (или, по меньшей мере, человек, еще частично проникнутый христианской культурой) в своих отношениях с другими людьми все еще интуитивно подражает в своем поведении божественному образцу, то сосед, земляк или коллега потенциального инноватора будут в идеальных обстоятельствах (которые совсем не обязательно имеют место в действительности) представлять меньший сдерживающий фактор или меньшую угрозу, чем это было бы в дохристианском или нехристианском мире.
Между прочим, агностические и атеистические общества, так же как и государства с агностическими и атеистическими режимами, использовали созданную христианством возможность индивидуальных достижений, поскольку они часто создавали систему стимулов, которая чрезмерно поощряет человека и терпима для него только потому, что он ощущает себя в какой-то мере защищенным от зависти со стороны других людей – благодаря сохранению христианских ценностей, пусть и в разбавленном виде.
Час судьбы в скандинавской мифологии
Языческая мифология народов Севера также содержит идеи, отчасти напоминающие представления греков о божественной зависти. Они также помогали членам сообщества эмоционально примириться с явным неравенством перед судьбой.