Зависть: теория социального поведения

То, что большинство так называемой интеллигенции, особенно пишущих людей, относится к своему собственному обществу с несколько злобным вызовом, никоим образом не связано с какими-либо особенностями нашего времени. Эта традиция даже старше XVIII в. Склонность многих писателей быть выразителями социального рессентимента, т. е. апеллировать к зависти, направленной против всех тех, кто добился какого-либо успеха традиционными способами, следует понимать скорее в контексте психологической ситуации гения, и прежде всего непризнанного гения.

Мы находим пример этого в главе из книги Эдгара Цильзеля о происхождении концепта гения, посвященной Леону Баттисте Альберти. Альберти, будучи молодым человеком конца XVI в., завистливо сравнивает в своем трактате «О преимуществе и недостатках ученых» свою участь писателя с более экономически выгодными профессиями, выбирая по отношению к ним установку, не часто встречающуюся до XVIII в. Альберти начинает с перечисления всех трудностей, которые ожидают преданных науке исследователей, например, ночные штудии, недостаток свободного времени и т. п., а после этого задает вопрос, почему многие просвещенные люди вынуждены жить в нищете. Он приводит даже цифры, согласно которым только один из 300 образованных людей может в принципе добиться успеха, в то время как мошенники без труда достигают высот. Он утверждает, что становятся богатыми интеллектуалы лишь трех сортов: адвокаты, судьи и врачи[240].

Цильзель отмечал склонность других авторов середины XVI в. также рисовать мрачную картину жизни работника умственного труда. Согласно Вазари, интеллектуалы (Ingegni) должны были добиваться своих бесценных результатов в бедности и без надежды на награду. Виноваты в этом те, кто мог бы им помочь, но не проявлял интереса[241].

Вероятно, поэтов эпохи гуманизма и раннего Возрождения обуревала совершенно исключительная зависть к тем, кто их окружал. Для этого имелась чрезвычайно конкретная социологическая причина, которую излагает Цильзель в своей образцовой истории концепта гения, в главе о завистливых интригах. В отличие от позднейших эпох, включая наше время, борьба за существование для автора эпохи Возрождения не была борьбой индивида против лавины книг. Ему не нужно было защищаться от плотной массы лично незнакомых ему конкурентов… борьба за существование ренессансных писателей сводилась к реальным козням, которые строила друг другу небольшая группа хорошо известных друг другу конкурентов; эти интриги нашли выражение в сети отношений зависти, мелочной ревности, сплетен, клеветы и споров, в возникновении постоянно меняющихся клик… когда каждый боролся против всех остальных. Писатели Ренессанса открыто признавались в завистливых интригах, обычно не давая им метафизического истолкования[242].

Такого рода откровенное, без всякого смущения обсуждение зависти – совсем непохожее на околичности XX в. – Цильзель подробнейшим образом описывает в разделе о Петрарке, который посвятил зависти целую главу в своем утешительном трактате De remediis (полное название – «De remediis utriusque fortunae»; традиционный русский перевод – «О средствах против всяческой фортуны») и назвал ее чумой, от которой не может защититься ни один способный человек. Однако Цильзель находит также у Боккаччо, Альберти, Верини и Джовио (Павла Иовия) замечания, показывающие их уверенность в том, что они будут подвергаться преследованиям завистников. Снова и снова интриги, злобные действия и недовольство описываются в качестве очевидного проявления козней завистников.

Поэтому Верини долго сомневался, упоминать ли ему живых людей в своей поэме в честь Флоренции. «Он боялся, что если включит их, то покажется льстецом, а если нет, то покажется полным зависти, жертвой «взаимных Эриний ученых мужей»»[243].