Заводная девушка

Мадлен держала в руке записку Камиля. За окном, словно стая рассерженных мух, шумела толпа. В Париже разрасталось и крепло невидимое существо, порожденное долго подавляемым гневом, несправедливостью и унижением людей, которые больше не желали молчать. В квартале Сен-Жермен-де-Пре собрались сотни мужчин и женщин, требовавших, чтобы им показали диковинную куклу и та рассказала бы всю правду. По мнению парижан, городские власти скрывали преступления и сами похищали детей. Полиция никогда не скажет правду, а вот механическая девушка, созданная часовщиком, раскроет все без утайки: она поведает людям, как их «обожаемый» король купается в детской крови. Возле триумфальной арки Сен-Дени толпа из нескольких тысяч принялась громить кабинеты полицейского управления. Следом вспыхнул мятеж на улице Каландр, оставив после себя обломки и дым пожарищ.

Невзирая на хаос, кровопролитие и страх, а может, вследствие всего этого, Мадлен знала: полиция ее обязательно вызовет. Знала она и то, что услышит от них. Ей скажут, что она не сумела вовремя разузнать о замыслах Рейнхарта и его последующих манипуляциях с куклой, а потому ей дается последний шанс искупить свою вину. Но под ее обычным страхом и раздражением таилось что-то еще. Возможно, то был гнев, бушевавший по всему Парижу и передавшийся ей, а может, собственная злость, копившаяся годами и требовавшая выхода. Мадлен чувствовала, что ей надоело бояться. В случившемся нет ни капли ее вины. Полиция задолжала ей давно обещанные деньги. Бог свидетель, она более чем добросовестно заработала их. Мадлен устала слышать о собственной никчемности от мужчин, которые сами не были ни на что способны.

В записке Камиль велел ей как можно быстрее отправляться на улицу, находившуюся к северу от рынка Ле-Аль. Завернувшись в платок, Мадлен вышла наружу. Вокруг нее бурлил людской гнев. Такого разгрома она еще не видела. Витрины многих магазинов и даже входные двери домов были заколочены, а те, чьи владельцы не успели этого сделать, подверглись варварскому разрушению. В лужах битого стекла валялись обломки кирпичей и бесформенные куски древесины. Мужчины и женщины вооружались обрезками труб, выламывали стальные прутья решеток и размахивали ими перед любым стражем порядка, пытавшимся их разогнать. Когда Мадлен добралась до улицы Сент-Оноре, ее кожа от страха покрылась пупырышками. Близ церкви Сен-Рош толпа окружила какого-то человека. В него бросали камни и дергали за волосы.

– Похититель детей! – кричали собравшиеся. – Мразь, шпион полиции! Рассказывай, где прячутся такие же, как ты!

Толпа была настолько плотной, что Мадлен лишь мельком увидела жертву, которую успели измолотить в кровь. На нее пахнуло ледяным дыханием страха. Мадлен представила собственную участь, если кто-то обнаружит, что и она является полицейской «мухой». Натянув платок до самых глаз, она стала пробираться сквозь толпу, расталкивая зевак. Паника, охватившая ее, нарастала.

Улица Тиксерандери, указанная в записке, была узкой улочкой, где дома клонились друг к другу, как пьяницы. Из окон торчали длинные шесты, на которых сушилось застиранное белье. На ветру покачивались вывески, поражавшие своими размерами: огромный железный сапог и чернильница с пером, явно предназначенная для великана. Улица была пуста, но, судя по звукам, где-то неподалеку шло побоище. Мадлен еще раз сверилась с адресом и постучала в нужную дверь. Ей открыла неопрятного вида служанка, которая провела ее на второй этаж. Комната, куда попала Мадлен, провоняла кислым запахом сальных свечей. У окна стоял Камиль с бокалом в руке.

– Так-так, вот и лисичка пожаловала.

Мадлен огляделась. Стены покрывали пятна, оставленные сыростью. На столе горела лампа с обожженными боками. Мадлен думала, что средства позволяют Камилю иметь жилье получше. А может, из-за недавних событий он тоже остался без жалованья?

– И что ты обо всем этом думаешь? Выкладывай свои соображения. Как он ухитряется проворачивать такие трюки?

– Понятия не имею. Мне известно не больше, чем вам. Я даже не знаю, повинен ли доктор Рейнхарт в этих трюках.

Крики снаружи становились громче. Послышался звон разбитого стекла и треск сломанной двери, а может, стола. Камиль налил себе новую порцию коньяка. Поношенный сюртук на нем казался одеждой с чужого плеча. На щуплом Камиле он висел как на вешалке.

– Конечно повинен. Иначе и быть не может. Боже мой, ну как ты сразу не разобралась, что этот человек – совершенный безумец?! – Камиль остановился напротив Мадлен; на его щеках пробивалась щетина, а свет лампы делал лицо землистым. – Ты представляешь, как все это отражается на мне? Из-за деяний и утверждений Рейнхарта весь Париж сошел с ума. Поговаривают о бунте против короля! Твоя мать говорила, что ты умна. Сообразительна. А ты не сумела распознать, что за фрукт этот Рейнхарт. Более того, отозвалась о нем с похвалой!

Мадлен ощутила поднимающийся гнев: