Заводная девушка

Мадлен сделала над собой усилие, прогнав эти мысли. Зачем ворошить прошлое спустя столько лет после того, как она похоронила эти воспоминания в себе? Да и Сюзетты уже несколько месяцев нет на свете. Нужно думать о настоящем и о будущем для Эмиля. Она должна проявить больше усердия и изобретательности и выяснить раз и навсегда, что за человек доктор Рейнхарт.

Нескончаемые домашние дела привели Мадлен на кухню. Возле очага стоял Жозеф, начищая хозяйские сапоги. Она остановилась в проеме, наблюдая, как лакей наводит глянец на кожу сапог. Рукава его рубашки были закатаны до локтя, показывая крепкие мышцы. Жозеф отложил щетку и посмотрел на Мадлен:

– Что-то случилось?

«Многое случилось», – могла бы ответить ему Мадлен, но сказала другое:

– На Пон-Нёф мы видели продавца памфлетов. Он рассказывал, что у швеи пропала дочка. Значит, уже трое пропавших? А может, и четыре.

Он кивнул:

– Мне про эту девочку утром рассказал Николь, лакей из соседнего дома. Мать отправила ее с поручением на улицу Галанд. Девочка ушла и пропала. Пятнадцать лет. Николь говорил, что хорошенькая. Он слышал про какого-то человека в черном. Говорят, тот похищает детей прямо с улиц.

– Какой человек?

– Не знаю. Но некоторые утверждают, что он и крадет детей.

– Зачем ему чужие дети? Что он с ними делает?

– Мадлен, я не хочу об этом думать, – признался Жозеф.

– Я тоже, – ответила Мадлен, но почему-то вспомнила историю о двух сестрах-сиротах. Их забрали на рынке Марше-дез-Анфан-Руж и продали на тайном аукционе тому, кто заплатил подороже. Затем, сама не понимая почему, она вдруг почувствовала отчаянную потребность рассказать Жозефу о другом. – Я сегодня на улице встретила свою мать.

– Должно быть, хорошо, когда твои родные живут неподалеку.

– Да. – Мадлен сомкнула руки. – А твоя семья… где?

– На Мартинике.

Мартиника. Какое красивое название! Мадлен не представляла, где это.

– Ты им пишешь?

– Я платил людям, чтобы написали за меня, но ответа не получал. Скорее всего, мои письма вообще до них не доходили.

Он снова взялся за чистку сапог.

– Почему?

– Потому что они рабы. Да, мадемуазель Мадлен. Мартиника нынче – остров рабов. Там рубят сахарный тростник и делают сахар для французов.

Мадлен разгладила оборки платья, устыдившись своего невежества.

– Ты когда-нибудь вернешься туда?

– Может, придется. Говорят, чернокожим позволено жить во Франции не более пяти лет, но я живу намного дольше, и никто меня не отправил обратно.

– Ты скучаешь по ним – по своей семье?

Он пожал плечами:

– Скучаю… Но я успел забыть их лица.

Глаза Жозефа утратили привычный блеск. Мадлен подумалось, что его всегдашнее бесстрастие было таким же заученным выражением, как ее собственное: маской, скрывающей душевную боль.

– Потому я и сказал: хорошо, когда твоя семья живет рядом.

Мадлен кивнула. Окажись она в положении Жозефа, тосковала бы она по маман и Коралине, зная, что больше никогда их не увидит? Нынче она не испытывала почти никаких эмоций. Даже потеря Сюзетты ощущалась не кинжальным ударом, а тупой болью. Так болит сломанная и неудачно сросшаяся рука, время от времени напоминая о себе.

– Да, – ответила Мадлен, подходя к шкафу. – Понимаю.

Жозеф продолжал на нее смотреть:

– Но тут еще многое зависит от семьи.

Не поворачиваясь к нему, Мадлен слегка улыбнулась. Он слишком хорошо понял ее. Впредь ей нужно быть поосторожнее.

* * *

Доктор Рейнхарт полностью переключился на выполнение заказа мадам де Мариньер, действуя с присущей ему целеустремленностью. Его настроение молниеносно изменилось. На смену утреннему гневу пришел холодный расчет и почти механическая выверенность действий. Беспокойство Мадлен нарастало. Ей не удалось побывать в хозяйской мастерской ни этой, ни следующей ночью, ибо доктор Рейнхарт практически не выходил оттуда. Он почти не спал, рисуя схему за схемой, а также делая подробные чертежи отдельных частей нового автомата. Вероника трудилась вместе с отцом. Для изготовления винтиков, пружинок, валиков и балансиров хозяин дополнительно нанял нескольких ремесленников. Прочие заказы, на которые у Рейнхарта не оставалось времени, он передал часовщику-поденщику. Вероника подавала отцу инструменты и части автомата либо занималась своей диковинной куклой. Бывая в мастерской, Мадлен старалась увидеть и заметить как можно больше, однако никаких признаков новых опытов не видела. Рейнхарт как будто забыл про поиски нужного ему трупа. Словом, ничего предосудительного в его действиях Мадлен при всем желании найти не могла. Чтобы потрафить Камилю, ей в отчете за третью неделю нужно сообщить о чем-то впечатляющем. А о чем писать, если ничего нового она не узнала? Шли дни. В груди Мадлен нарастала тревога. В голове стучал невидимый молоточек.