Завоевание счастья

Если брать шире, можно сказать, что некая сила формирует нормальную и законную цель каждого человека, чьи естественные желания не атрофированы. Вид власти, к которой стремится человек, зависит от преобладающих в нем страстей: кто-то желает власти над действиями других, кому-то нужна власть над мыслями, а кто-то жаждет властвовать над эмоциями. Один хочет изменить материальную среду, другой мечтает о власти, проистекающей из интеллектуального превосходства. Любой вид общественной деятельности предполагает стремление к какой-либо власти, если только эта деятельность не предпринимается ради богатства через коррупцию. Человек, который движим сугубо альтруистическими побуждениями, будет желать власти ради облегчения мук страждущих. Единственный, кто совершенно безразличен к власти, – это человек, безразличный к своим собратьям. Поэтому следует принимать само стремление к власти как данность, как неотъемлемую черту всех представителей общества. И всякая форма стремления к власти предусматривает, если она не подверглась каким-либо искажениям, соответствующие усилия. Для западного мышления этот вывод может показаться расхожим, но в западных странах найдется достаточно тех, кто кокетничает так называемой «мудростью Востока», хотя сам Восток от этой пресловутой мудрости как раз отказывается. Им наши выводы могут показаться спорными, и, если так, надо разъяснить ход умозаключений.

При этом смирение тоже играет определенную роль в обретении счастья и не уступает в значимости усилиям и решимости. Мудрый человек, не дожидаясь, пока сложатся неблагоприятные условия, которые возможно предотвратить, не станет тратить время и силы на противодействие неизбежному; даже на то, что возможно предотвратить, он потратит ровно столько времени и сил, сколько нужно, чтобы не отвлекаться от реализации более важных целей. Многие испытывают раздражение или впадают в ярость по мелочам, тем самым расходуя впустую огромное количество энергии, которую можно было бы потратить с большей пользой. Даже ради по-настоящему важных целей неразумно вовлекаться эмоционально настолько глубоко, чтобы мысль о потенциальном провале лишала душевного спокойствия. Христианство учит подчинению воле Божьей, и даже тем, кто не может принять эту доктрину, стоило бы усвоить начатки подобного отношения к жизни. Эффективность в практических делах отнюдь не пропорциональна потраченным эмоциям; вообще эмоции порой выступают препятствием для эффективной деятельности. Словом, нужно делать все, что зависит от тебя самого, а в остальном полагаться на судьбу.

Смирение бывает двух разновидностей: первое коренится в отчаянии, а второе – в несокрушимой надежде. Первое порочно, тогда как второе благотворно. Человек, потерпевший столь фундаментальное поражение в жизни, что у него не осталось надежд на значимые достижения, может научиться смирению отчаяния; если так произойдет, он откажется от любой созидательной деятельности. Он может маскировать отчаяние религиозной фразеологией или рассуждать о том, что созерцание является истинным предназначением человека, но никакая маскировка внутреннего поражения не в состоянии скрыть практической бесполезности и предельного несчастья.

Человек, чье смирение опирается на несокрушимую надежду, действует совсем иначе. Надежда, которая непобедима, должна быть по-настоящему большой и безличной. Каковы бы ни были мои личные действия, я могу уступить смерти или какому-то заболеванию; я могу проиграть врагам; могу обнаружить, что выбрал неразумный, неверный путь, который не приведет к успеху. Крушение чисто личных надежд происходит в мириадах вариантов и может оказаться неизбежным, однако в случаях, когда личные чаяния составляют часть какой-то большой надежды, персональный провал, сколь угодно сокрушительный, вовсе не является полным поражением. Человек науки, мечтающий о великих открытиях, может ничего не добиться или забросить научную работу вследствие удара по голове, но, если он искренне жаждет развития науки, а не сосредоточен исключительно на собственном вкладе, ему не суждено испытать такое же отчаяние, какое постигает человека, влекомого к исследованиям сугубо эгоистическими побуждениями. Тот, кто трудится во имя какой-то действительно важной реформы, может столкнуться с тем, что все его усилия пошли прахом из-за войны, и он уже не дождется реализации поставленных целей при жизни. Но он не впадает из-за этого в отчаяние, при условии, что его интересует будущее человечества как такового, а не только собственная участь.