«Коли мы собираемся в степные походы, то всячиной запасаемся, ничем не брезгуем, а главное – на щегольство не смотрим, оно хоть с виду неказисто, зато тепло, уютно. Главная статья – не мерзлое войско. Сидишь, бывало, на лошади – едешь. Как ни укутан ты, а мороз мало-помалу пробирает, чувствуешь это – и сейчас с коня долой. Пройдешь сколько-нибудь, чувствуешь, что нагреваешься – тут же бойся, как не взопреть. Сейчас остановишься, тулуп с зипуном долой, останешься в полушубке. Идешь, а сам как вор сморишь по сторонам: нет ли где чего пользительного. Видишь торчит из-под снега кустик травы – и сейчас к нему, разгребешь ногами снег, сорвешь кустик, тонкие веточки обломаешь и сунешь в рот лошади, та, разумеется, рада: в один миг схватит и съест, а что покрепче, потолще, примерно стебельки, корешки, это свяжешь в пучок да и торока, значит, на дрова. Пройдешь таким манером с версту, нагреешься – опять в хламиду и опять на лошадь. И выходит, что всю дорогу в занятии, то себя греешь, то дровами запасаешься, то лошадке даешь вольготу случай пощипать травки. Приходишь теперь на стоянку, смотришь, почитай у каждого товарища в тороках пучок травы, а у иного целое беремя[5]
. Что еще надо? Значит, на первый раз дрова есть, Сейчас хламиды долой, полушубки долой, схватишь лопаты – и работа закипит. Буран ли там, мороз ли, нам дела нет, наплевать! Мы знаем, что через две-три минуты будет у нас защита. И точно, не успеет, как говорится, девка стриженой косы заплести, а у нас готова джуламейка, у нас горит-пылает костер.У нас везде и во всем сноровка. К примеру, мне очередь в караул, в развед или в табун верблюжий. В таком случае товарищи не допустят меня ни до какой работы, чтобы я не утомился и пуще всего, что не взопрел: буран и мороз сейчас пронижут того человека, который взопреет. Тоже и насчет пищи. Товарищи покормят по горлышко: любой кусок мясца подсунут, себе обделят. А для чего? Для того, что человек с сытым брюхом и мороз уважает, не так уж донимает, как голодного: не сможет, значит. А вот насчет солдатиков нельзя этого сказать, всяк думает о самом себе. Да что солдатики? Оренбургские казаки, что были в походе и те в этом случае не лучше солдатиков. Варят, например, кашу артелью, а мясо порознь, т. е. каждый казак привяжет к своему куску – кто нитку, кто мочалку, а после, когда дело дойдет до еды, поднимут спор, шум. Один кричит: „Это мой кусок!“, а другой ему в ответ: „Врешь, это мой!“. И грех, и смех, право не лгу!».
Не смотря на полную неудачу, поход Перовского все-таки принес пользу русскому делу. Долгое пребывание отряда на Эмбе имело такой вид, что войска как будто готовились к новому походу. Испытав уже силу нашего оружия под Ак-Булаком, хивинцы этого боялись и хан Аллакуль увидел, что нужно смириться. Он издал фирман (приказ), которым запрещал всем подданным под страхом смертной казни грабить и полонить русских. Затем он освободил всех невольников. Каждый пленник получил от хана по золотому, по мешку муки и по верблюду на двух человек. Еще велел передать Перовскому, что он хан, готов исполнить все требования русских. Действительно, в половине августа в Оренбург прибыл корнет Айтов, тот самый, который сопровождал транспорт с верблюдами. Еще через несколько дней явилось 416 пленников, в сопровождении хивинца Атаниаса. Им устроили радушную и торжественную встречу: сначала отслужили молебен, потом угостили обедом. Почти весь город собрался на площадь. В седом согбенном старце иная старушка узнавала своего красавца мужа, уведенного в Хиву 25 лет тому назад, в больном искалеченном парне по какой-нибудь примете мать признавала похищенного у нее ребенка. Много радостей, еще больше слез. В конце того же 1840 г. прибыли и остальные русские пленные, так что в Хиве осталось несколько десятков, которых принудили принять мусульманство: они сами не пожелали вернуться. Со своей стороны и Перовский вырядил в Хиву посольство, которому удалось выговорить, что наши купцы могли во всякое время наезжать в Хиву, держать там свои склады, даже нанимать землю для посевов.
С той поры хивинцы как будто поняли, что худой мир лучше доброй ссоры, когда они стали забывать это мудрое правило, то пришлось им еще раз напомнить, что безводная пустыня – ненадежная защита от русского солдата, который проходит ее и в знойное лето и в студеную зиму. Этот третий и последний поход был совершен уже недавно, можно сказать, на нашей памяти, когда русские войска наступали не с одной стороны, как бывало прежде, а одновременно с трех: от берегов Каспия – так же шел Бекович, потом из Оренбурга – примерно путем Перовского и, наконец, новым путем – с берегов Сыр-Дарьи. Таков был завет Великого Петра. Но, чтобы его исполнить, пришлось втянуться в степи, выдержать долгую 20-летнюю войну и разгромить Кокан да Бухару, два среднеазиатских владения, прикрывавшие Хиву со стороны Сибири. Подвиг русских войск в этих далеких странах увенчался завоеванием обширной страны, известной ныне под именем Туркестана, о нем речь впереди.
Киргизская степь