Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

– Да, вот это беда! – сказал унтер-офицер упавшим голосом: когда сам помрет, тогда пропади и наши головушки…».

Генерал перекрестился, бодрый, веселый прошел в свою кибитку и с той поры все пошло своим чередом, толки прекратились, так рассказывали ветераны Хивинского похода.

За 8 дней пребывания в укреплении Перовский убедился, что пробиваться дальше было бы безумием, сегодня как вчера, завтра надо ждать того же. Морозы все крепчали да крепчали. По утрам горели на небе столбы радужных цветов или же по бокам настоящего солнца сияло два других, почти таким же багряным, зловещим блеском. Такой лютой зимы не помнили старожилы Киргизской степи. В хивинском оазисе померзли тогда все виноградники, погибли молодые животные.

До жилых мест Хивы оставалось 800 верст, а половина верблюдов уже погибла, остальные были изнурены до крайности. Прошло два месяца, как в отряде не снимали одежды, не стирали белья, больных с каждым днем все прибывало, заболевшие простудой почти всегда умирали, потому что никакого лечения невозможно в такую стужу. В довершении беды в отряд пришла печальная весть о гибели транспорта с продовольствием, который шел из Александровского укрепления на 600 верблюдах. Киргизы по наущению хивинцев связали начальника корнета Айтова и повезли его в Хиву, а верблюдов отогнали в аулы.

Тогда Перовский приказал разведать пути в Хиву и узнавши, что впереди тоже самое, снега на Усть-Урте еще больше, чем здесь, а подъемы очень круты, отдал следующий приказ:

«Товарищи! Скоро три месяца как мы выступили по повелению Государя Императора в поход с упованием на Бога и с твердой решимостью исполнить царскую волю. Почти три месяца кряду боролись мы с неимоверными трудностями… Нам не было даже отрады встретить неприятеля… Не взирая на все труды, вы свежи и бодры, лошади сыты, запасы обильны, одно только нам изменило: значительная часть верблюдов уже погибла и мы лишены всякой возможности поднять необходимое продовольствие. Как ни больно отказаться от ожидавшей нас победы, но мы должны возвратиться на сей раз к своим пределам. Там будем ожидать новых повелений Государя Императора; в другой раз будет счастливее…».

С горестью услыхали войска о возвращении: они надеялись встретить хивинцев, разгромить их на славу и отомстить за старые обиды. Особенно скорбели уральцы, что не удалось выручить из неволи своих братьев. Отряд вернулся на Эмбу. Но прежде чем добраться до нее, люди вынесли все, что только могут вынести русские войска. Не смотря на февраль, морозы продолжали держаться при страшных ветрах и частых буранах. На ночлегах колонны останавливались без всякого порядка. Как только скомандуют «Стой!», солдаты ставили свои джу-ламейки, где кого застала команда. Одни лишь уральцы не боялись морозов. Однажды офицерский денщик уронил в прорубь лом. Уралец за полштофа водки согласился его достать. Он разделся, обвязался веревкой, спустился в прорубь, нащупал там лом и вскоре вынырнул. Это было при 29° мороза. От лютых морозов не спасал ни спирт, ни ром, ни коньяк; люди оживали только после двух-трех стаканов чая, согревались, становись бодрее.

9 февраля отряд по обыкновению выступил с ночлега. Утро было тихое, прекрасное, мороз 4 °C. Через два часа начался ветер, вскоре перешел в такой сильный и порывистый, что сваливал с ног, ни лошади, ни верблюды не могли идти; мороз все крепчал и дошел до 27 °C. Под конец замела вьюга, все скрылось во тьме, кто где стоял, там и остался до утра, об огне и думать было нельзя. Многие готовились к смерти, думали, что пришел последний час. К счастью, утром буря стихла. Прежде чем выступать, похоронили несколько покойников. Лишь маленькие снежные бугры могли поведать буйным ветрам о тех страданиях, какие пришлось вынести в эту ночь. Впоследствии, во время пребывания Перовского в Петербурге, Государь Император, выслушав рассказ про эту ночь, растрогался до слез. Не утихни буран, ни один человек не вернулся бы на Эмбу. В половине февраля отряд собрался и пробыл здесь, пока не пришла весна и не прекратилась цинга, съевшая под конец похода бедных солдат. Когда стали подсчитывать чего стоил этот беспримерный зимний поход, то оказалось, что из 12 000 верблюдов осталось только 1500, из 5000 солдат и казаков вступили на Линию менее 4000, в том числе 600 считалось больных, тысяче же человек вовсе не довелось увидеть родимую землю.

Уральские бударки (челноки), служащие в походе лазаретными фурами

Уральцы, как привычные к степным походам, пострадали меньше всех остальных войск. Вот, что рассказывал один из старых уральских казаков, вернувшись из похода: