Завоевать сердце гения

– Что ж. Полагаю, ты можешь вернуться в мастерскую, Роберт. Не буду тебя задерживать. Как только мисс Стоун закончит, я попрошу водителя отвезти ее домой.

Моя рука зависла над бумагой, и я снова посмотрела на Роберта. Может, мне реально лучше свалить, а потом вернуться? Почему-то казалось, что так правильнее, хотя в голове не укладывалось, почему мы должны скрываться от агента.

– Не нужно. Мисс Стоун останется здесь.

– Вот как? Если она расторгнет контракт, то в качестве кого?

– Моей девушки.

У меня ручка выпала из пальцев. Пока я искала ее на полу, Эйзенхауэр сказал желчно:

– А я думал, ты поумнел после Шарлотты, Роберт.

Имя мисс деБорн было отравленной ядом стрелой, предназначенной исключительно мне. Чертов агент, я не поведусь на это.

– Шарлотта была моей самой большой ошибкой, Эйзенхауэр, – ответил Роберт.

– Нет. Твоей самой большой ошибкой была не какая-то женщина, и ты это знаешь. Или напомнить тебе? Прямо здесь? Ведь мисс Стоун, кажется, ничего неизвестно об этом?

Роберт стрельнул в меня взглядом, мол, ради Бога, Денни, только молчи, и сказал вслух:

– Я сам расскажу Денни об этом. Когда придет время.

– Ради Бога, Роберт! На что ты надеешься с таким прошлым?

Сейчас любопытство и врожденная болтливость проходили самый серьезный тест на прочность за всю мою жизнь. Никак нельзя задавать вопросы, потому что Эйзенхауэр специально провоцирует. И меня, и Роберта.

А если Маккамон захочет, то действительно сам расскажет. Когда-нибудь. Вот только, похоже, он не без оснований считал себя чудовищем. И я пока не знала, как к этому относиться.

Но не буду думать об этом сейчас, пока рядом Эйзенхауэр, который зачем-то хочет внести разлад между мной и гением. А еще зачем-то напоминает Роберту о том, что он и так помнит каждую гребанную минуту своей жизни.

– Денни, ты все написала? – Роберт снова смотрел на меня.

Кивнула, потому что сидела, закусив изнутри щеки, чтобы ничего такого случайно не ляпнуть.

Маккамон пересек кабинет, пробежался глазами по тексту. Забрал бумагу и подошел к агенту.

– Держи. Даты и номер контракта проставишь сам. И больше никаких угроз о том, что ты подашь на нее в суд. Когда придет время, то просто отдаешь ей картину.

Наверное, у него есть секретарь, который обращается с такими документами, написанными без использования шрифта Брайля.

Эйзенхауэр поднялся.

– Позволь дать тебе совет, Роберт. Как мужчина, я понимаю тебя, но как твой друг – нет. Прежде всего, я твой единственный друг здесь. Алекс далеко, а ты вряд ли решишься перебраться в Калифорнию. Поэтому, позволь дать тебе совет – утоли голод своего тела, а после принимайся за работу. Это твое предназначение. Ради этого ты до сих пор ходишь по этой земле.

Эйзенхауэр подхватил прислоненную к креслу трость и двинулся к двери. Ни я, ни Роберт не сдвинулись с места.

Послышалось вежливое прощание Томаса, на которое Эйзенхауэр не ответил, а после громко хлопнула входная дверь.

Мистер Жуть покинул помещение. Можно выдыхать.

Глава 21. Монохромные оттенки ночи

Маккамон рухнул обратно в кресло. А мое внимание снова привлекла фотография в рамке, которую я разглядывала несколько вечеров тому назад.

С поблекшего снимка улыбались трое парней. И теперь среди них я могла узнать не только Маккамона.

– Так значит, Эйзенхауэр не всегда был слепым?

– Он потерял зрение в Академии, – глухо ответил Роберт.

Я медленно поднялась из-за стола и приблизилась к снимку.

Надо сказать, подростком Эйзенхауэр был даже симпатичнее Маккамона. Крепкий красавец-юноша с широкими плечами и открытой улыбкой. Похоже, серьезно занимался плаванием.

– Третий на фото это Алекс Кейн^*.

У меня отвисла челюсть.

– Да ладно? – ахнула я.

Вглядевшись в подростка на поблекшем от времени снимке, я действительно увидела знакомые черты лица голливудской звезды. Конечно, наш раздел «Светской хроники» не обходил вниманием кинозвезд и их лица часто мелькали на страницах журнала.

Подростком Алекс тоже был хоть куда, так что, по большому счету, Маккамоном в те годы я бы вряд ли увлеклась. Скорее кем-то из этих двух.

Мальчишки улыбались, никто из них и не подозревал об уготованном им будущем. Один станет звездой мирового кинематографа, другой потеряет зрение, а тот, что в центре, превратится из гения в отшельника и сведет на «нет» нормальные отношения с женщинами, наказывая себя за прошлое.

Никогда не видела такой откровенной и задорной улыбки у Маккамона в настоящем, как на этом снимке. Что же произошло в жизни этого мальчишки, за что он до сих пор не может себя простить?

– Сколько тебе тут?

– Шестнадцать. Я был младше этих двоих, когда мы познакомились. Это последний день учебного года. Мы недолго проучились вместе. Тем летом Алекс вместе с семьей навсегда переехал в Калифорнию. А меня отчислили. Иди ко мне, Денни, – вдруг сказал он.

Я послушно села к нему на колени, обвив шею руками. Роберт коснулся лбом моего плеча.