Завоевать сердце гения

В другой раз я вернулась к нашему дому, всем сердцем веря, что они ищут и ждут меня, как и я их, но дом оказался заперт, а на газоне красовалась табличка «Продается. Собственность государства».

В голове просто не укладывалось, как прежняя жизнь может просто взять и исчезнуть за какие-то двадцать четыре часа. Ни школы, ни друзей, ни дома, ни родителей. Ничего.

Помню, что, каждый раз, когда меня увозили обратно в детдом, кричала так, что теряла голос. Меня запирали в карцере с мягкими стенами, на которые я бросалась, как дикая кошка. Через время меня выпускали, ругали, я снова дралась, кусалась, выла и сбегала.

Когда я в очередной раз сбежала, то в ночной темноте не туда свернула и благополучно заблудилась. Рядом был заповедник.

Несколько дней я скиталась по лесу, а после какая-то иная сила вывела меня прямо на кладбище. Помню, что легла на надгробные плиты и поняла, что сил больше нет. Ноль. Через несколько дней мне должно было исполниться одиннадцать, но я предельно ясно понимала, что больше так не могу. Не доживу.

И тогда на кладбище в сопровождении служб появилась Ба.

Она узнала о трагедии из газет, даже вернулась в город и, как оказалось, уже воевала какое-то время за то, чтобы меня отдали именно ей. Но получала отказы. Много отказов по разным причинам, но после всех моих побегов и головной боли эти люди были только рады избавиться от меня каким угодно способом.

Это, впрочем, не мешало им выражать вслух свои опасения, что у нее не получится совладать с моим буйством. Когда она подошла ко мне на кладбище, то в их глазах сквозила плохо скрываемая неприязнь. Отличные психологи и педагоги ничего не добились в отношении меня, а что может она, какая-то уборщица мексиканка без образования?

А она обняла меня и сказала:

– Пойдем домой, Денни.

⁂

Последующие несколько лет после трагедии я все чаще, лежа ночами без сна, думала о второй машине. И о человеке за ее рулем.

Как сложилась его жизнь после всего? Достаточно ли он страдал, а может быть, он остался инвалидом после аварии? Честно сказать, я надеялась на это. С озлобленной ненавистью мечтала о том, чтобы эта ночь на серпантине и для него тоже стала неутихающим кошмаром.

Годами изводила себя. Мыслями и вопросами, на которые никто не мог дать ответов. Письма в полицейское управление и архив результата не дали. Материалы дела никто не собирался раскрывать. Особенно пострадавшей стороне.

Ба всерьез боялась, что я свихнусь. Или что еще хуже стану их искать. Она втолковывала мне о прощении и о том, что нужно жить дальше. Кое в чем органы опеки оказались правы – мое упрямство ей оказалось все равно не победить.

И однажды, измотанная кошмарами и неизвестностью, я поняла, что проще всего сбежать. Забыть. Вычеркнуть из памяти прежний адрес, воспоминания, соседей, друзей, одноклассников и даже собственное имя. Стать другой.

Ба не одобрила моего тотального отказа от прошлого, но я убедила ее, что, только став другим человеком, смогу наконец-то жить дальше.

В шестнадцать я получила новое удостоверение личности – и Дениза Найтингейл окончательно сгинула в прошлом. Умерла на кладбище от голода, рядом с могилой собственных родителей. Или вскрыла вены в одном из детских домов. Оба варианты были возможны в моем состоянии.

А вот Денни Стоун была другой. Ее жизнь в шестнадцать только началась – она отправилась в колледж, закончила его с отличием и после перебралась в Нью-Йорк, где ее ждала карьера журналистки.

В восемнадцать мне стало доступно наследство, не много, но на кое-что должно было хватить. И съехав от Ба, первым делом я арендовала квартирку, а вторым – наняла частного детектива. Мысли о второй машине никуда не делись, оставались рядом, как назойливые липкие мухи.

Детектив сказал, что не стоит ждать мгновенного результата. Иногда я даже забывала о скупом на слова, седом полицейском в отставке, от которого раз в месяц на телефон приходило короткое сообщение:

«Новых данных по вашему делу нет».

Только однажды сообщение от Стефана Бара пришло не в срок и с непривычным текстом:

«Есть новые данные, жду звонка».

Стефану удалось заполучить одну из фотографий, сделанных на месте происшествия – ее копия только чудом сохранилась в собственных архивах местного журналиста. Двенадцать лет назад ему запретили публиковать эту фотку в газете. В прессе не должно было быть никаких фактов, которые могли указать на тех, кто причастен к аварии.

На фотке была изображена залитая кровью серая толстовка с синим логотипом Академии, брошенная на трассе. На фотографии Маккамона все три парня были одеты именно в них.

– А вот тут, видите, как топорщится ткань? – сказал детектив, ведя пальцем по окровавленной одежде, а я качнула головой, борясь с наступавшей тошнотой. – Я увеличил эту часть снимка, чтобы было понятней.

Мне все равно понятно не было, даже когда он протянул второй кадр.

– Журналист хотел, чтобы кадр вышел впечатляющим. Он признался, что сам расправил именно окровавленную толстовку так, чтобы логотип Академии был хорошо виден в кадре.

– Именно окровавленную? – повторила я. – Это значит, что там была и другая одежда?