Завоевать сердце гения

Впрочем, Франсуа и без того уложился. Хотя в самом участке мы провели от силы час, мы с Робертом довольно много времени потратили на визит в кафе к Одри, выбор и примерку подходящего платья в магазине, поход в аптеку с последующим возвращением к Одри за добавкой кофе и тортом.

Перво-наперво, когда мы уехали из дома, Франсуа заколотил ставни окон на первом этаже и проверил плиту. Но и это было не все.

Когда Роберт, освободившись, поднялся на второй этаж, то ему в нос ударил сильный запах бензина. Похоже, Франсуа не собирался оставлять нам никаких шансов, чего не скажешь о картинах. Роберт оказался прав. Эйзенхауэр собирался спасти хотя бы наиболее ценные картины.

А чтобы выяснить это, слепому человеку требовалось время. Оно-то нас и спасло.

Глава 35. Секреты вдохновения

Три месяца спустя

– Как он это делает? – пробормотал Тим, оглянувшись: – Вы это видели? Видели этот мазок?

Шестилетний Дэвид – большой любитель рисовать на стенах, – демонстративно фыркнул, мол, подумаешь, он на прошлой неделе рисовал также, только потом ему от Ба влетело как следует. А тут…

– Ба, почему Робу можно? – обижено пробурчал мальчик.

Ба подхватила мальчишку на руки и посадила перед большим горячим куском пиццы. Расплавленный тягучий сыр отвлек Дэвида, впрочем, только на время. После он опять повторил вопрос, ведь несправедливость была на лицо.

– Роберт настоящий художник, милый, – ответила Ба, заворожено глядя на движения кисти. – Вот вырастешь, все стены в доме станут твои.

– Обещаешь? – уточнил Дэвид.

– Конечно.

Когда-то темные и блестящие, как смола, теперь волосы Джорджианы Гонзалес напоминали бледные нити паутины. Я коснулась ее смуглого плеча, оправив седые волнистые волосы.

Мы, ее взрослые дети за столом, понимали, что Ба вряд ли увидит Дэвида взрослым. Сьюзан, моя младшая сестренка, которую когда-то Ба привела с улицы чумазую, как трубочист, уже обещала, что возьмет заботы о младших детях на себя.

– Нет, вы только посмотрите на эти мазки! – восторженно шептал Тим. – На то, как он чувствует кисть. Как ложится краска!

Я чуть наклонила голову и прищурилась. Мазки? Краска? Кого, черт возьми, это волнует? Покосилась на сестер. Ну точно, вот кто меня прекрасно понимает. Вроде бы едят пиццу, а сами только и делают, что стреляют взглядами в сторону моего гения.

И я все еще не могла поверить в то, что это реальность. И это он, мой гений, в доме Ба.

Думаете, Роберт изменил себе и сменил рабочую форму одежды? Нет, проклятье! Только штаны из мягкого льна. Ладно, еще обулся, но по-прежнему никакой одежды сверху. Сказал, любая футболка будет стеснять его движения.

Апрель выдался теплым, внутренний двор заливало солнце, превращая кроны деревьев в дробленые изумруды, так переливалась на солнце молодая свежая листва. После затяжной зимы на это можно было смотреть вечно. А еще на то, как играли мышцы на широкой спине Роберта. И только на Тима да Дэвида это зрелище не производило ни малейшего впечатления.

Глядя на Роберта, я вспомнила, как мы в первый раз мы вместе с ним были у Ба на Рождество. Тогда он впервые увидел эту чистую стену во внутреннем дворе, а во время застолья с Ба завел речь именно о ней.

Ладно, думала я тогда, странная тема для разговора, но это же Роберт, в конце концов, а бабуля увлеченно рассказывала весь вечер о том, как сажала во дворе чайную розу, но растение загнулось через год, как пыталась выкрасить эту стену в один тон, «чтобы было веселее», но так и не определилась в какой. Вот стена такой и осталась – подготовленной к покраске, но так и не окрашенной.

После праздников мы занялись спальней Роберта в пентхаусе. Стены в ней, к слову, оказались цвета мокрого асфальта, депрессивней не придумаешь. И вот, вооружившись валиками и поддонами с краской, я приготовилась красить стены в ярко-кирпичный цвет и так увлеклась, что не сразу заметила, что Роберт просто стоит и смотрит в стену перед собой.

Так я узнала, что те три оштукатуренных квадратных метра во дворе у Ба теперь не дают ему покоя.

Я потащила его к Ба сразу же, как мне удалось вытянуть из него это признание. Пусть мы и были в пятнах от оранжевой водоэмульсии. Но душ мог и подождать, а у меня была весомая причина для такой спешки.

После Миннесоты Роберт ни разу не был в мастерской. Ее двери по-прежнему оставались закрытыми. Она была рядом с его спальней на втором этаже.

Роберт считал, что прежние правила себя изжили и нужно разобраться, прочувствовать, каким теперь будет его творчество и как ему самому к нему относиться.

Но дни шли, а гений мрачнел на глазах. Без творчества он не мог, но Миннесота перевернула его отношение к картинам с ног на голову. Эйзенхауэр добился того, что Роберт относился к женщинам, как к расходному материалу, который нужен только для вдохновения. И теперь Роберта захлестнула рефлексия и переосмысления.