Завоевать сердце гения

Офицеру удалось увести меня от распахнутого окна, обернувшись, увидела, что входная дверь уже качается на ветру, а в окнах то тут, то там вспыхивают белые лучи фонарей.

Офицер накинул мне на плечи плед, распахнул передо мной дверь патрульной машины, я упиралась, хотела сказать, посмотрите на мои ноги, я же вам все перепачкаю, но в этот момент в доме снова раздались выстрелы.

Полицейский буквально втолкнул меня в машину и запер дверцу с другой стороны. Как и другие, выставил перед собой табельное оружие. Раздавались крики, которые тонули в завывании сирены скорой помощи, которая петляла по саду, приближаясь к дому.

По стенам особняка скользили синие и красные лучи. Искрили листья плюща, до блеска вымытые дождем.

Я припала к окну, которое тут же запотело от моего дыхания. Я требовала, чтобы меня выпустили, но никого возле машины уже не было, а от всей остальной машины заднее сидение было отгорожено.

Из кареты скорой помощи выскочили врачи. Полициейские повели их в дом.

Адский холод сменился жаром. Сердце билось так, что казалось кровь вот-вот вскипит.

Из дома вынесли носилки. Человека, что лежал на них, с головой укрыли одеялом.

Скорая взревела, сорвалась с места и умчалась. Во рту было солоно от крови, я прокусила нижнюю губу, пока глядела ей в след.

Их было трое в доме. Господи, их было трое.

Время казалось вечностью. Казалось, я вижу, как падают с неба капли, раскрашенные холодным сиянием мигалок. Возле входной двери то появлялись, то исчезали люди в форме. Во что был одет Роберт? Я поняла, что не помню.

И тогда из дома появились двое. А между ними шел кто-то третий. Шел так осторожно, словно слепец брел на ощупь.

Сердце рухнуло в пятки, я поняла, что не дышу.

Рядом с машиной возник офицер и отпер дверь, а я поняла, что боюсь выходить. Что ноги не держат, а руки трясутся. Взгляд из-за слез не желал фокусироваться на бледном лице мужчины, который шел ко мне, окруженный офицерами.

– Денни…

Только один человек из этих трех звал меня так.

Я сморгнула слезы. Роберт коснулся моих плеч, набросил на меня собственное одеяло. Мое осталось в машине, да оно и промокло, набрав натекшей с волос воды.

– Денни, – пробормотал он, покрывая поцелуями лоб и щеки.

Я не могла сказать ни слова. Только вжималась в него так сильно, цепляясь негнущимися от холода пальцами за одежду. Живой. Живой.

– Я сейчас должен уехать, – прошептал Роберт. – Нужно дать показания.

– По-почему? – заикаясь, спросила я. – А ты… вернешься?

– Как только отвечу на все их вопросы, – он продолжал улыбаться.

Мой гений, на губах которого улыбка была таким редким гостем. Сейчас под дождем, в окровавленной одежде, задержанный, он улыбался.

Прошлое, наконец, осталось в прошлом, поняла я. И это действительно было так. Отныне, когда я буду думать о «той самой ночи», я больше не буду вспоминать события двенадцатилетней давности. Они поблекли и померкли перед правдой, которая теперь известна нам обоим.

Роберт ощущал свободу. И желание жить. И быть счастливым. Он стер слезы с моих щеки, и я уткнулась в его ладонь и ответила на улыбку.

А после он меня поцеловал.

⁂

В Миннесоте после задержания Роберт какое-то время провел в том самом полицейском участке. Еще ему потребовался хороший адвокат, который все-таки смог доказать, что к смерти Эйзенхауэра Роберт не причастен.

На время судебных разбирательств я переехала в единственный в городе мотель. Было выше моих сил оставаться в огромном доме наедине с призраками, которых после происшествия той ночью стало только больше.

День ото дня с прошлого спадала пелена забытья, и с каждым новым допросом Роберта появлялись все новые подробности.

Из-за того, что был на короткой ноге с миссис Маккамон, Франсуа считал, что знает дом Роберта, как свои пять пальцев, но в особняке оказалось достаточно тайн. Роберт знал и о лазе на кухне, и о том, что у матери запрятан дамский револьвер за фальшивым дном выдвижного ящик секретера. Вокруг были леса и заповедники, и в сад миссис Маккамон частенько забирались дикие звери, хотя ей самой револьвером так и не довелось воспользоваться, было спокойней иметь его при себе.

Роберт не стал стрелять в слепого и безоружного человека, хотя Франсуа и наговорил ему всякого, чтобы вывести его из себя. Из-за раны и легкого сотрясения, которое подтвердили позже врачи, Роберт испытывал головокружение и слабость. В какой-то момент он даже не устоял на ногах и упал, а револьвер выскользнул из его рук.

Франсуа хоть и был слепым, но глухим не был. На ощупь и по звуку он нашел оружие на полу.

А после сказал, что поскольку шансов выйти сухим из воды из этой истории у него самого немного, он доставит Маккамону столько неприятностей, сколько возможно.

После этих слов он застрелился.

Двенадцать лет назад, в первые дни сразу после аварии, Франсуа давил на жалость миссис Маккамон и со временем она стала его надежным союзником. Миссис Маккамон считала зачисление Роберта в Академию огромной ошибкой, а все последующие события только укрепили ее мнение.