Завтра наступит, я знаю

Молча она вышла из машины, даже не закашлявшись от едкого морозного воздуха, ободравшего легкие. Аккуратно прикрыла дверцу. На автомате шагнула к переходу, до которого было метров пять, подняла руку в нетерпении — только что зеленый человечек на пешеходном светофоре сменился красным, а ждать не хотелось — и вот чудо: поток машин, тронувшийся было с обеих сторон, застыл, пропуская одиночную женскую фигуру в длинном пальто, отороченном лисьим мехом. Она шла, почти не глядя по сторонам, да и перед собой ничего не видя, словно увлекаемая таинственным зовом, который тянул ее за собой бережно, но торопливо, по кратчайшему расстоянию к им одной ведомой цели.

Словно по наитию она юркнула под арку между домами и оказалась в просторном дворе, обрамленном, как крепостной стеной, тылами многоэтажек. По периметру хоккейной коробки, которую пришлось обогнуть, приткнулось множество иномарок; возле одного из подъездов собралась уже порядочная толпа мужчин и женщин со скорбными, багровыми от холода, а потому плохо узнаваемыми лицами. Не во всех семьях, но еще соблюдалась традиция — выносить покойного проститься с домом, с соседями и друзьями, дать возможность сказать несколько добрых слов тем, кто не сможет проводить до самого кладбища. Правда, в этот раз прощание не затянется: распорядитель уже трет пунцовые щеки, его команда нетерпеливо подпрыгивает у распахнутых дверей машины-катафалка, из недр которого проглядывает красный бархат траурного постамента и угадывается зелень соснового лапника…

Регина и не заметила, как оказалась неподалеку, за спинами их с Игорем сослуживцев. Не сколько из стремления скрыть лицо, сколько защищаясь от холода, она натянула поверх шапочки просторный капюшон, зарылась в мех так, что лишь глаза наружу торчали… Впрочем, захоти она и впрямь остаться неузнанной — попытки эти оказались бы ненужными, ибо сейчас присутствующим было не до опоздавших: дружно вздохнув, все устремили взгляды на выплывающую из широко распахнутых дверей подъезда лакированную темную крышку гроба. А затем и на сам гроб.

Толпа чуть подалась вперед, обступила специальный постамент с печальной ношей, чуть рассредоточилась. Однако просветов меж фигур, облаченных в шубы и дубленки, не наблюдалось, и Регина невольно подалась в сторону. Ей и хотелось увидеть Игоря, до какого-то жадного болезненного любопытства — узнает она его или нет? — и было боязно, как девчонке, замешанной в чем-то постыдном. И в то же время кто-то другой внутри наблюдал за ее метаниями бесстрастно, холодно, просто дожидаясь окончания тягостного действа.

Неподалеку взвизгнули тормоза. Хлопнула дверца. Машинально Регина обернулась…

…и оцепенела, судорожно вцепившись в капюшон, не замечая, что руки, сведенные в кулаки, начинают мелко трястись.

Печатая шаг по звонкому промерзшему асфальту, к расступающейся толпе приближалась… она сама. Регина Литинских. Только ярко-рыжая, ослепительно-рыжая, с зелеными, горящими нездоровым мрачным светом, глазами, в развевающемся изумрудно-золотом бурнусе и с каким-то скипетром в руке… Отчего-то этот скипетр показался Регине самым ирреальным в происходящем, она так и впилась в него взглядом, будто он был самым что ни на есть величайшим свидетельством того, что все происходящее — морок, галлюцинация, хренов гипноз, сон, дурман, наваждение… Не могло же этакое твориться на самом деле!

Но Маринка, Маришка, новоиспеченная вдова с запухшими от плача глазами, завизжала по-настоящему, вполне реально. Голос ее так и ввинчивался в уши, срывая покров странного безразличия, до сей поры более-менее ограждающего Регину от принятия действительности. И вот тут ей стало страшно. Настолько, что лишь вцепившись в застывшего рядом мужчину, пребывающего в полной прострации, она не грохнулась в обморок и кое как устояла на ногах.

Внезапно вдова замолчала, словно подавившись криком. Застыла с распяленным ртом, задрав в беззвучном вое голову к небу, как подстреленная волчица, заломив руки… Не двигались детские фигурки, тянувшие ее за пальто. Да и взрослые — родственники с повязанными на рукавах траурными повязками, распорядители похорон, непременные соседи, зеваки, без которых никуда, незнакомые мужчины и женщины — все словно окаменели с выпученными от удивления и негодования глазами, подавшись вперед, кто негодуя, кто в злорадном любопытстве…

…И кажется стали покрываться изморозью, как те воробьи в сугробе, недавно напугавшие Регину.

Лишь какое-то черное пятно шевельнулось где-то высоко-высоко, на пролете пожарной лестницы, и издало некий звук, напоминающий сдавленное карканье. Но Регина отметила его лишь краем сознания. Осознавая, как никогда, свои бессилие и беспомощность, она следила за своим двойником.