Обвал
Идет двадцать шестой день. Даниель знает это точно – вон на стене белеют каменные зарубки – по одной на каждые двадцать четыре часа. Он смотрит на часы. Снимает рубаху и обтирает ею лицо и тело. Сегодня слишком жарко. Даже для такой глубины. Через три часа опустят еду. Что будет на это раз? Вяленое мясо было бы кстати, его можно долго держать во рту, ощущая соленый привкус. Он не знает, живы ли его товарищи: в момент обрушения они находились в разных отсеках. Но одно то, что в каменном мешке, в который превратилась эта часть угольной шахты, уцелела система вентиляции, он считает чудом.
Он смотрит на свечу, что оплывает на каменном приступке. Пора зажигать новую. «Как быстро они расходуются!» – дивится он. Свечи опускают сверху. Благодаря лазу, проделанному узким буром, в его жилище появляются газеты, еда, вода, одежда и книги. Эти дары сводят его ежедневные обязанности к четко ограниченному и регламентированному «свыше» распорядку. Утром – туалет за камнем в дальнем углу, чистка зубов, зарядка. Затем чтение газет, с опозданием на день он узнает новости сверху. Снова упражнения, с уже большей нагрузкой, чтобы мышцы не атрофировались и не застаивалась кровь. Потом книги. Они забирают целых две свечи, потому что Даниель не может заставить себя остановиться вовремя: читает взахлеб, блуждая в лабиринте строк, бьется не на жизнь, а на смерть с ордой огнедышащих драконов, спасает прекрасную деву, чтобы сорвать поцелуй алых губ; выбирается из смертельных пучин топких лесов, бороздит океанские просторы, стоя на капитанском мостике упругими ступнями.
Потом молитва. Погасив свечи, он шепчет в темноте сокровенные слова, обращаясь ко всем святым, соблюдая строгую очередность. Сначала к сыну Божьему, потом к Святому Людовику и к Марии-Лауре. После беседы с Богом наступает время рома. Он садится поудобнее и наливает в стакан остро пахнущий янтарь. Впитывает желтую смолу всеми порами и уносится на крыльях ангелов к диким зарослям сельваса, взрывает тишину мангровых рощ, закручивает в водоворот живительный воздух родной Колумбии.
На двадцать девятый день он слышит бур, визжащий наверху. То бьет железное жало яростной осы, покусившейся на дремлющий цветок. Последний удар, и вниз летят куски породы, вздымая столп непродыхаемой каменной пыли. Угрюмый свод его темницы пал, разрушена последняя преграда между ним и внешним миром. И контрастом – усталый скрип лебедки, метр за метром туда, где, наверное, вовсю кипит жизнь.
Наверху горит солнце. Репортеры из «Вива, Колумбия» наперебой выкрикивают его имя, гудит толпа за оградой, полицейские жмут до хруста его руки. Спасатели сажают в тень, прикрывают одеялом из лоскутов. Но выживший встает, шатаясь, и шагает почти на ощупь. Глаза слепит свет, ушные перепонки взрываются от какофонии забытых звуков. Кто-то цепляет ему на нос темные очки, крепко прижимает их к носу, до боли в косточке. В объятия падает знакомое тепло. Родной голос задыхается от счастья, слезы застят глаза:
– Даниэль! Ты жив, любимый мой!
– Как остальные? – спрашивает он первым делом. Голос звучит осторожно.
– Погибли, – наотмашь бьет ответ. – Ты один остался. Один! Слава Богам, ты снова с нами! Идем, идем домой, я приготовила твой любимый ахиако. Столько дней в одиночестве! Как мы смогли выжить без тебя?! Луиса, Омайра, Паола, Хуан, Давид и Луис будут на седьмом небе от счастья! И дня не прошло, чтобы они не спросили, когда papi вернется. Как тяжело нам было без тебя, мое сокровище! Хуану нужна новая одежда, Луису – ботинки, сад совсем засох без полива, воду в который раз перекрыли. Запасы еды на исходе, придется брать кредит у Хуаниты. А крыша, крыша обвалилась нам на голову! Слышишь, Даниэль? Прямо во время обеда! Как хорошо, что ты вернулся! Да что же это с тобой?! – вскрикивает она. – Ты словно и не рад?
Даниэль останавливается. Прищурившись за темными стеклами очков, бросает последний взгляд на спасательную клеть, оставленную в пыли у дыры в преисподнюю. Моргает часто-часто, отмахивается от навязчивого видения: тихая каменная комната, книги, свечи, шорох монолитных сводов, потревоженных и снова убаюканных стуком сердца незваного чужака, который никогда им и не был.
Он возвращается к ней. Вспоминает, как дышать:
– Я рад, дорогая моя. Конечно, я рад!
Скорый
– Сагуру сан, вы готовы ответить на вопросы судьи? – спросил помощник судьи у субтильного мужчины, сидящего на скамье подсудимых. В руках у него был белый платок, в который он время от времени натужно кашлял.
– Да. Я готов.
– Ответьте, Сагуру сан, как долго вы работаете на компанию «Шаг»? – произнес главный судья.
– Примерно три года, ваша честь.
– Расскажите, что входит в обязанности сотрудников этой компании.
– Мы должны останавливать самоубийц до того, как они сделают свой последний шаг.
– Как это происходит?
– Я должен незаметно подойти к человеку, вызвавшему подозрение, и быть наготове, на случай, если он решит броситься под поезд.
– Где находится ваше рабочее место?
– Я работаю на станции Тобу, – прокашлял мужчина в ответ.