Завтра. Сборник коротких рассказов

Если случалось когда-нибудь человеку пускаться в путь, имея заветную цель, то я был самым ярким представителем этой породы. Породы любознательных скитальцев, имеющих в уме одно назначение – узреть нечто невообразимое, доселе неизведанное. В своем далеко не первобытном желании я был отчаян, всегда наготове, всегда в ожидании невероятных приключений, чего-то особенного, что пощекотало бы мою душу, побередило тонкие струны моей души, отворило бы доселе запечатанную дверь в дебри иноземных коловращений. Я был готов ко всему. Столкнись я с племенем дикарей, поедающих кукурузные листья вместо початков, я присоединился бы к ним, позабыв логику вещей, доступных цивилизованному человеку. В путешествиях для меня не существовало ни правил, ни лишних вопросов. Я дешево доставался любому, кто манил меня за собой, в худших традициях инфернальной морали, готов был идти за кем угодно, стоило ему лишь намекнуть на возможность приключения.

Такова была моя жажда познания, так я познавал этот мир и в конечном итоге себя. Сколько раз приходилось мне поступаться своими принципами, как это случилось на острове Сомук, где местные заживо бросили младенца в костер только лишь за то, что на его губе виднелся гигантский нарост. То приходилось мне быть грубее и хладнокровнее, чем я был на самом деле, то, напротив, включать в себе самого ласкового зверя, мурлыкающего котенка, до того дорога была мне голова на моих плечах. Но все же, все же. Ничего не превзойдет по силе воздействия мощь свежего ветра, несущегося от новых горизонтов. Нет ничего милее для моего голодного разума, чем лица, испещренные морщинами в таких необычных местах, что я готов был прожить с их обладателями целый год, лишь бы узнать, что за эмоции породили их и прочертили эти невероятные ходы. Я был искатель, мечтатель и транжира в одном флаконе, и не было причины мне меняться.

Я прибыл в Индонезию на старом, растрескавшемся от соли и старости, судне, гордо носящем название «Королева морей». Затрудняюсь дать точную техническую характеристику этому кораблю, но, должен признаться, мили он покрывал исправно, скорость развивал приличную, не давал протечек, а значит, был пригодным для нашей экспедиции. Точнее было бы сказать, для моей экспедиции, ведь вовсе не я был главным пассажиром этого корабля. Эта престижная роль была отведена эсквайру Стержису, отправившемуся в далекие страны для каких-то собственных дел. Именно им были уплачены деньги за аренду нашего судна, я лишь был просителем, которому по старой дружбе позволено находиться тут же. Но да полно, не стоят обсуждения такие мелочи, когда нога собирается ступить на далекую землю, куда мы держали путь под скрип старых мачт и стеньги.

Через несколько недель перед нами раскинулся остров, красивее которого мне не приходилось видеть. Это был гигантский изумруд, утопающий в расплавленной лазури воды – окутанный легким туманом раннего утра, он, словно растрепанная красавица, приподнялся нам навстречу, уверенный в своем превосходстве. Сочный лист агавы, разломанный пополам, нетронутая дивность затерянного света. Мы бросили якорь и, спустившись в шлюпку, налегли на весла. Коснувшись земли, я и мой гид вышли, ощущая под ботинками упругий чернозем, утрамбованный так плотно, будто его незадолго до этого плющило стадо бизонов. Осмотревшись, мы заметили несколько местных жителей. Назвать их туземцами у меня не повернулся бы язык. Это были скорее островитяне, во вполне светском смысле, а значит, одетые не в набедренные повязки, а в добротные нательные накидки, которые опоясывали их по кругу, открывая взгляду часть торса и одно бедро.

На нас смотрело несколько десятков любопытных глаз. Я не владел индонезийским, а мой проводник не считал нужным переводить свою беседу с местными. Поэтому я с самым глупым видом стоял у воды, кивая головой, словно был в курсе переговоров.

– Они согласны, – сказал, наконец, мой проводник, повернувшись ко мне.

– Согласны? На что они согласны? – удивился я, не совсем улавливая ход его мыслей.

– Они согласны принять вас в своей деревне на столько дней, сколько вам будет угодно. Я же возвращаюсь на корабль, чтобы сопровождать эсквайра Стержиса в его делах на другом острове архипелага. Мы вернемся за вами через четыре дня, возможно, через шесть, – с этими словами он, не ожидая моего ответа, направился к лодке и, вышвырнув на землю мой вещмешок, прыгнул в нее и истово замахал на прощание. Так машут те, кто прощается надолго, если не навсегда.